Пандем
Шрифт:
— Ты опять, — печально сказал Шурка.
— Я опять, — Алекс скрестил руки на груди. — Я все время… вы смотрите на меня, как на дурачка. Как на городского сумасшедшего. И ты, и мама, и Вика, кстати, тоже.
— При чем тут Вика? — насупился Шурка.
Пробегающий мимо пацаненок лет четырех выронил на траву обертку от мороженого. Вернулся, молча подобрал обертку, пустился к ближайшему утилизатору.
— Ты окончательно решил? — спросил Алекс.
— Что? — Шурка смотрел, как летает над водой красно-желтый глянцевый мячик.
— Насчет работы?
— А…
— Еще одна Пандемова марионетка, — Алекс отвернулся. — Еще один живой манипулятор. Еще одна светлая голова, которая будет работать проводником Пандемовых идей…
— Что ты предлагаешь? — помолчав, спросил Шурка.
Алекс пожал плечами:
— Да ничего… Тебе решать. Я бы на твоем месте не спешил бы так. В строй.
— Какого черта, — Шурка, по всему видать, с трудом сдерживал себя. — Знаешь, ты иногда просто… Я, конечно, почуял, в чем дело, еще когда ты вызвался сюда, посмотреть на Юльку. На Юльку тебе, как я понимаю, плевать… Но почему тебе так хочется сказать гадость? Да, я хочу работать на космическую программу! И буду делать то, что мне скажет Пандем! Потому что это его идея и его проект! Потому что я мог бы сидеть в норе, изобретать велосипеды, как малыши в технических школах…
— Мне — плевать на Юльку?
— Ну конечно. Ты с ней хоть раз говорил о чем-нибудь? Кроме «Здравствуй, внученька, как дела»? Или ты думаешь, что можешь ее воспитать лучше, чем Пандем?
— Ну все, — Алекс поднялся. — Финиш. Папаша признается, что даже не пытается воспитать своего ребенка, потому что Пандем это сделает лучше его…
— Не передергивай, — Шурка был очень красный. — Это моя дочь, я ее понимаю и люблю… Но без Пандема я ее понимал бы хуже!
— Прости, — сказал Алекс — Я опять сел в лужу. Опять попытался убедить тебя в чем-то, в то время как Пандем…
— Ты — убедить?! — Шурка тоже встал. — Это называется убедить? Ты просто достал уже всех — и меня, и маму, и Вику, между прочим!
— Не ругайтесь, — сказала Юлия Александровна, возникая в траве между отцом и дедом.
Алекс, начавший было отвечать, осекся.
— Пандем просил передать, — сообщила Юлия Александровна, вытирая двумя тоненькими пальцами мокрый нос, — просил передать, что я вас обоих люблю-у.
С длинных волос ее струилась вода.
— Аля, я тебя в самом деле достал?
Алекс сидел на куске бронзы — еще вчера это была абстрактная скульптура на магнитной подушке, но сегодня утром автор, одержимый творческими метаниями, собственноручно низверг свое творение с пьедестала. Александра не стала вызывать автоуборщик — по ее мнению, будучи брошенной на землю, скульптура значительно выиграла и превратилась из посмешища галереи в украшение ее.
Алекс, инстинктивно любивший все, в чем заключен был бунт, выбрал для сидения именно бронзовые останки.
— Аля, наш сын сказал, что я достал тебя, его и всех. Наш сын — болван при Пандеме, к этому я привык. А ты? Тебя я тоже достал?
Александра проводила взглядом группку запоздавших экскурсантов. Их смеющиеся голоса прыгали от одной глыбы к другой; музей под открытым небом назывался «Поляна видений» и полностью соответствовал названию. Александра гордилась сложной и продуманной структурой экспозиции: скульптуры (по условиям устроителей не менее двух метров в высоту) выстраивались таким образом, чтобы эмоциональное состояние идущего сквозь экспозицию человека плавно менялось от экспоната к экспонату и чтобы, пройдя через «созерцательный», «беспокойный» и «печальный» модули выставки, посетитель выходил из нее с ощущением едва ли не эйфории.
Александра перевела взгляд на сидящего Алекса. Подошла, положила руки на опущенные плечи, поцеловала в редеющие на макушке волосы.
Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что бросить школу в шестнадцать лет и выйти замуж за невыносимого подростка, каким был Алекс, ее принудило не сочувствие и ни в коем случае не любовь, а тайное знание. Так получилось, что она единственная в целом свете знала, как уязвим на самом деле этот «анфан террибль», какой у него, ходячего источника конфликтов, низкий болевой порог. Что он защищается, нападая, и что его выходки — всего лишь реакция на постоянные раздражители, почти незаметные прочим, зато невыносимые для мальчика без кожи. И что в целом мире у него нет ни одного защитника, потому что миру кажется, будто уж этот-то в защите не нуждается…
Но пусть у нее было в какой-то момент желание податься к нему в адвокаты — она вышла замуж не за подзащитного, а за бойца. Он был воин в душе, солдат и мужчина, стойкий оловянный солдатик; наверное, жена единственная понимала, что приход юного Алекса в военное училище вовсе не был демаршем: восемнадцатилетнему Александру Тамилову хотелось привести свою жизнь в соответствие со своей сутью…
— Разумеется, ты достал меня, — сказала она, расправляя рубашку на его плечах. — Давным-давно. Что в этом удивительного?
— Давай жить вместе, — сказал Алекс.
— Да, но мы ведь живем вместе…
— Нет. Давай как раньше. Пусть у нас будет один дом. И, когда ты куда-то поедешь, пусть я поеду с тобой.
— Гм, — сказала она, слегка сбитая с толку. — Да ведь тебе не будет интересно таскаться по всем моим презентушкам, марафонам… Во-первых, ты всегда был равнодушен к «изо». А во-вторых, как мы с тобой уживемся, ты представляешь себе?
— А как мы раньше уживались? До Пандема? У нас была однокомнатная квартира…
Александра сняла руки с его плеч. Обошла сидящего мужа по дуге, разглядывая, будто какой-нибудь экспонат:
— Сашка… Ты меня пугаешь.
Алекс молчал, нахохлившись, похожий на огромного больного воробья.
— Пока ты возмущаешься, злишься, доказываешь всем, какое уродище Пандем и какие дураки люди, — я спокойна за тебя. Но когда ты начинаешь вспоминать, как хорошо нам было в однокомнатной квартире…
Алекс молчал.
— Сашка… Поехали домой. По-моему, ты нуждаешься в хорошей супружеской ночи…