Пандем
Шрифт:
А потом он как-то сразу перестал ходить в яхт-клуб и перестал встречаться с Лил. Поменял дом и всех знакомых, уехал в горы работать монтажником, был очень бледный, тихий и сосредоточенный. Стальной значок с надписью «Без Пандема» покоился на дне пруда.
Ларс знал, что Виктор, даже умирая, не просил Пандема спасти его.
Глава 18
Шурка Тамилов давно уже считал сон напрасной тратой времени: «перезагрузка» стала для него привычным делом. Две минуты
А теперь испытание нового, разработанного Шуркой узла оказалось под угрозой потому, что Александр Александрович Тамилов, ведущий инженер Черноморской платформы, спал беспробудно вот уже четвертые сутки. Время от времени — вот как сейчас — он вываливался из своего сна и несколько счастливых минут не мог вспомнить, где он и что произошло; потом счастье заканчивалось, он пытался совершить над собой усилие, встать и что-то сделать, но вместо этого снова засыпал.
«…Помоги мне собраться. Помоги мне думать о другом».
Молчание. Шурка и не ждал, что Пандем ответит. Чтобы Пандем ответил, надо подниматься, идти в беседку… А как интересно было поначалу — новая игра, «свидания» один на один в беседке, а в повседневной жизни чувствуешь себя совершенно автономным… Пандем был чертовски убедителен — человечеству вдруг позарез понадобилась самостоятельность…
Шурка перевернулся на спину.
Я тебя совершенно не понимаю, говорила три дня назад Вика, то есть Виктория Викторовна. Мне казалось, что ты сам не слепой и давно все понял…
— Я слепой, — сказал Шурка вслух.
Любые отношения рано или поздно исчерпывают себя, говорила Вика. Тебе кажется, что мы стоим на месте и держимся за руки, а на самом деле каждый из нас идет, идет по ленте… ленте эскалатора… рано или поздно разность скоростей становится непреодолимой. То, что нас связывает, — не любовь и не семейное чувство, это привычка, Шур. Если не веришь, спроси у Пандема.
Шурка посмотрел на свою ладонь. На тыльной ее стороне, выписанные фосфоресцирующей краской, светились цифры: ноль три четырнадцать. Пока Шурка смотрел, последняя четверка перетекла в пятерку. Ноль три пятнадцать.
— Помоги мне, — попросил Шурка тихо. — Помоги мне это пережить…
Молчание.
Амплитуда внутренней жизни, говорил когда-то Пандем. От эйфории к отчаянию и обратно. Неисправимого не бывает. Непоправимого не случается. Это опыт, это внутренняя жизнь, падая и поднимаясь, ты растешь…
Меня поздно воспитывать, говорил Шурка. Я уже взрослый.
Нельзя сужать амплитуду, говорил Пандем. Нельзя бежать от потерь — их и так осталось немного, и почти все они не фатальны… Расстояние от твоего глубочайшего отчаяния до твоего высочайшего счастья — территория твоей жизни; ты же никого не хоронил, Шура…
— Не хочу, — сказал Шурка вслух.
Если ты заглянешь в себя, говорил Пандем, ты поймешь, что источник твоего горя — не столько любовь, сколько обида.
Шурка провел языком по верхним зубам. В последние годы появилось много разработок в забытой было области связи: наушники и браслеты, устройства для имплантации, телезубы, например… Всякие подпорки для людей, слишком уж привыкших к Пандему. Кое-кто вообще не умел пользоваться традиционными хронометрами, например. Да что там — кое-кто печатный текст воспринимал с трудом…
В имплантированном динамике запели птицы — вызов; который час? Полчетвертого? Впрочем, все ведь знают, что Шурка никогда не спит…
— Шура? Это Ким. Что ты делаешь?
— Сплю…
— Спишь?! Ах да… Шура, я сейчас в беседке, Пан рассказал мне о твоих… о твоей беде.
— Да, — после паузы пробормотал Шурка. — И что?
— Я могу чем-то тебе помочь?
— Ты? Помочь мне может только Пан… Он не хочет.
— Малый… Перестань обижаться на Пана. Попробуй рассказать мне… снова поговорить… может быть, станет легче?
— Вика… — выговорил Шурка. — Виктория Викторовна третьего дня сказала, что наши с ней отношения себя исчерпали. Давно. И что пора привести форму в соответствие с содержанием… И что ребенку, кстати, в двенадцать лет уже практически не нужны родители… Что, ты не удивлен?
— Я давно заметил, что твои отношения с Викой…
— Себя исчерпали?
— Что Вика не относится к тебе, как раньше.
— Почему я сам этого не видел?
— Ты ее любишь.
— Ерунда. Вовсе нет. Она была моим другом. Я так думал.
— Как Юлька?
— На практике. Прислала открытку с хмурым таким ежиком. Ежик курит сигару и говорит: «Дело житейское»… Почему и Пан, и ты воображаете меня глупым обидчивым мальчиком? Да, я не могу так легко пережить… это. Если бы Пан помог мне… чуть-чуть поддержал… спроси у него, Ким: кому на земле было бы от этого хуже?!
— …А откуда наш визик знает, какая погода будет завтра? В нем тоже Пандем сидит?
— Это машина, — сказала Юлька Тамилова, не отрываясь от коробки с косметикой. — В нем нет никакого Пандема, это разные хитрые поля, лучики, электрончики летают…
— Не надо мне про электрончики! — возмутилась трехлетняя Ева. — Я сама тебе схему могу нарисовать! Ты мне только скажи, откуда он все знает: номера каналов, например…
Юлька уронила голову на руки. Ева действовала ей на нервы; прочие воспитанники младшей школьной группы, где Юлька проходила педагогическую практику, занимались кто чем — мирно синтезировали хлеб из реактивов детского набора «Юный пищевик», восстанавливали под микроскопом разбитую «игралку» или кормили кроликов. Одна только Ева, питавшая к Юльке особое расположение, не отходила от стола и не давала жить.