Пандем
Шрифт:
— Хороший вопрос…
Юлька сидела перед ним, натянутая как струна. Непонятное существо, чьих мыслей Алекс не мог себе представить. Кажется, она очень изменилась, превратившись из ребенка в подростка. Кажется, прежде она была куда мягче. Впрочем, он никогда ее толком не знал. Не интересовался ее судьбой.
— Я не уверен, что знаю, как тебе ответить, — сказал он наконец. — Скажи, что ты хочешь услышать?
Она отвернулась. Закусила губу:
— Ничего не хочу услышать, кроме правды… Как вот ты, дед, жил без Пандема? Особенно когда тебе было двенадцать лет?
— У меня были друзья, — начал Алекс. — Я учился в школе… Если мы не понимали друг друга, мы дрались… Или расставались… Или искали общий язык… У нас были учителя, иногда очень плохие… Сейчас просто не бывает таких анафемски плохих учителей… И потом, ведь у нас были родители…
— А! Родители. — Юлька вскинула голову, жестко заколыхались цветные волоски-сенсоры, вживленные у висков.
— Да, — быстро сказал Алекс. — Мы тоже искали с ними общий язык… Часто не находили… Я, например, приносил своим одни неприятности. То есть я теперь это понимаю… Мир был… по-своему прекрасный… У меня друг погиб в двадцать лет, на войне… Жили, как крысы. Сильный — закогти… Ногами — упавшего… Вот черт, ничего почти не вспоминается. Как мы с приятелем в тринадцать лет ракеты пускали на Новый год… Как мать положили на операцию… Плохо помню… Юлька, ты думаешь, что Пандем в чем-то перед тобой виноват?
Она оттолкнулась ногами от стены; кресло медленно проплыло через всю гостиную, мимо свисавших с потолка лиан, остановилось перед серым экраном визора.
— Нет.
— Тогда почему…
— Потому! — она поднялась. — Только не надо мне рассказывать… Пандем то, Пандем се… У меня был друг, который меня предал. Лучший друг! Кому после этого верить?
— Ты уверена, что он…
— Уверена! Потому что, если бы я была Пандем, а он — Юлька, я бы все для него сделала!
— Поэтому-то ты не Пандем, — сказал Алекс печально.
— Я знаю, ты искал способ, чтобы его убрать, — деловито сказала Юлька. — Убить.
— Ты что?!
— А-а, даже ты пугаешься… Всем теперь страшно такое представить… А между прочим, тысячи людей живут «без Пандема»! Миллион почти… Не хочу я убивать Пандема. Мне просто так хреново без него… Такая пустота… Он это знает. Он думает, я к нему на коленках приползу. А я не приползу! Так и скажи ему, когда будешь в беседке… Ты ведь в беседку ходишь, как все?
За окном — где-то неподалеку — оптимистично запел петух.
— Ты была в красной зоне? — спросил Алекс.
Юлька мрачно кивнула:
— Живут, как свиньи. Некоторые беспандемные… А остальные — почти все, накинь! — притворяются беспандемными для понту… Ничего, живут. Говорят, что счастливы. А мать велела мне вообще там оставаться. Была бы послушной девочкой — нашла бы себе стояка в красной зоне… Любофф… Гоняли бы вместе на веерах…
Алекс вдруг напрягся. Будто облачко, будто тень угрозы, видимая боковым зрением, проплыла по краю его сознания. Гонки на веерах…
— Погоди. Ты что… Ты понимаешь, что беспандемный человек может умереть? Вот так, свалиться на землю и превратиться в фарш? Ты понимаешь это?
Юльке, кажется, понравилась его тревога:
— Ага. Пан… Он мне все подробненько расписал. Что со мной будет, если то, что со мной будет, если се… Рассказывал о ребятах, которые уже навернулись. Только, дед, жили же как-то люди до Пандема… Вот ты жил. И ничего, не помер…
Алекс молчал.
— Ничего ты мне не сказал, дед, — Юлька отвернулась. — Можно, я тебе звонить хоть буду? Надо же мне с кем-то говорить… Если не с Паном… То хоть с тобой буду, можно?
Луна в этих широтах была низкая, большая и какая-то пристальная. Искорки лунных станций, прекрасно различимые на ее темной стороне, не могли развеять ощущения той первобытной жути, которую Ким испытал впервые в детстве, глядя на Луну в самодельный телескоп.
Виталька был поджарый, загорелый, в отличной форме. Виталька и на работе, и после работы ходил босиком; Ким откуда-то знал, что подошвы ног у него мягкие и нежные, без рубцов и натоптышей. Покрытие платформы действительно отличалось от тех деревенских дорог, по которым ходила босиком Кимова бабка, после чего ее ступни становились как подметка кирзового сапога…
Вот что такое эти новые покрытия. Не синтетика, но растение с тончайшими зелеными волокнами, способное прорастать на сколь угодно гладкой поверхности, горизонтальной или вертикальной. Антибактериальное действие. Терморегуляция. И, что немаловажно, полная беззащитность при встрече с «традиционной» земной растительностью: «коврик» отступал, капитулировал перед лицом даже газонной травки, не говоря уже о пырее…
Виталька молчал. Ким смотрел вниз, на море огней, на транспортеры, с разной скоростью несущие в разные стороны разные смены работников; он много раз повторял про себя все то, что надо было сейчас сказать этому полузнакомому крепкому мужчине. Повторял, уже прекрасно понимая, что, будучи произнесенными вслух, слова окажутся или банальными, или неубедительными, или — не приведи Пандем — пошлыми.
Почти над их головами проплыла гондола — не то прогулочный катер, не то грузовая баржа, в темноте не разобрать. Закрыла луну; по очертаниям вроде бы грузовик. Уплыла на север.
Платформа под ногами чуть заметно вздрогнула — раз, потом еще раз.
— Ты приехал, чтобы меня удержать? — спросил Виталька.
Ким сам не знал сейчас, зачем он приехал.
Он мог бы сказать: я твой отец. Я дал тебе жизнь, которой ты сейчас так жестоко распоряжаешься. Пандем не может давать человеку вторую жизнь.
Тогда Виталька, наверное, напомнил бы, сколько лет он к своей цели шел. Как не прошел первый отбор, как из кожи вон лез, лишь бы войти в форму ко второму отбору… как тренировался и учился годами. И добавил бы, что этот полет нужен прежде всего ему, а не Пандему и не человечеству.
Тогда Ким ударил бы ниже пояса и сказал, что ради своих фантазий Виталька навсегда бросает мать, отца и брата. А Виталька сказал бы, что за мать с отцом и тем более за Ромку он совершенно спокоен — они ведь остаются с Пандемом. А Ким сказал бы, что это ненормальное состояние для человека — быть совершенно спокойным за родителей…