Пандем

Дяченко Марина и Сергей

— Что с тобой? Погоди, что случилось?

Мальчик на секунду поднял красное мокрое лицо с полосками соплей, размазанных поперек обеих щек. Потупился снова.

— Меня зовут Ким Андреевич… Что с тобой случилось?

Мальчик смотрел на свои ноги. Они были выше колен мокрые, перемазанные илом, с налипшими чешуйками ряски. Некоторое время мальчик разглядывал сандалии-«вездеходы», которым от влаги никакого вреда не предвиделось, и потемневшие от воды полосатые носки; потом перевел трагический взгляд на Кима и разрыдался сильнее прежнего.

— Подумаешь, —

сказал Ким. — Через полчаса все высохнет. Ты что, лягушек ловил?

Мальчик длинно всхлипнул и провел указательным пальцем по верхней губе. Соплей и слез от этого движения не сделалось меньше.

— Что же ты плачешь?

Мальчик не отвечал. Ким подумал, что в прежние времена он наверняка спросил бы Пандема, что случилось с мальчиком… И Пандем ответил бы… Или, что вероятнее, успокоил бы малыша раньше, чем он встретился Киму. Да, в прежние времена такое было невозможно — плачущий одинокий мальчик…

— Что с тобой? — повторил Ким и ощутил раздражение. Как понять этого малолетнего беднягу, если он только сопит и ревет? Как без Пандема понять того, кто на данный момент не способен к членораздельной речи?

Не зная, что предпринять, Ким уселся рядом на скамейку. Мальчик всхлипывал и смотрел в сторону.

— Ну, успокойся, — попросил Ким. — Расскажи мне, в чем дело?

Мальчик решительно помотал головой.

— Тогда скорее пойди в беседку…

Мальчик, по-прежнему рыдая, сполз со скамейки. Размазывая по лицу слезы, поплелся по склону вверх — там в самом деле была беседка, маленькая, почти игрушечная, в виде стартующей ракеты. Ким видел, как мальчик остановился у входа, поколебался, но не вошел, прислонился к стилизованной дюзе и разревелся с новой силой.

«Неужели Пан взгреет его за мокрые ноги? — подумал Ким. — Не может быть. Там должно быть что-то куда более важное… Каков должен быть проступок, чтобы малой боялся идти в беседку? Чтобы одна мысль о предстоящем разговоре вгоняла его в истерику?»

Или он плачет о чем-то другом?

— Дядь Ким…

Он обернулся.

Племянник Миша стоял в двух шагах. Он вырос на полголовы с того момента, когда Ким видел его в последний раз. На спине и на груди черной школьной курточки, на штанинах и даже на заду у него были нашиты лоскуты солнечных энергосборников. «У него „игралка“ на соларной энергии», — подумал Ким.

— Привет, — сказал Ким. — Ты голодный?

Миша помотал головой.

— Выпьем чего-нибудь? Поедем куда-нибудь?

— Я не маленький, — сказал Миша. — Мне поговорить…

— Как скажешь, — согласился Ким. — Садись?

Миша помедлил и сел на то место, где две минуты назад рыдал незнакомый малыш. Ким обернулся — да, тот все еще не решался ни войти в беседку, ни уйти прочь. Плакал у входа, теперь уже беззвучно.

— Вам Пандем не сказал, о чем я хочу?.. — начал Миша.

— Пандем никому не передает ничьи мысли, — наставительно сказал Ким. — Не знаешь?

— Намерения, — сказал мальчик. — Намерения — это же не мысли…

— Пандем

ничего не говорил мне, — признался Ким. Он мог бы добавить «…и уже давно», но, разумеется, не добавил.

Миша провел пальцем по серебристой ткани энергосборника. Вспыхнула — и медленно погасла — светлая полоса.

— А я почему-то думал, что вы знаете, — сказал Миша.

— Почему?

Миша хотел что-то сказать, но не решился.

— Я не знаю, о чем ты собирался говорить, — вздохнул Ким, нарушая принужденное молчание. — Наверное, о важном?

— Я… — Миша запнулся. — Оказывается… Бывает так больно… Я узнал. На себе. Мы работали в «сенсорном» режиме… Без Пандема очень, очень трудно и опасно жить.

— Я знаю, — сказал Ким.

Миша снова замолчал. Над его склоненной головой вилась стайка полупрозрачной мошкары.

— Я хотел спросить…

— Да?

— Что?

— Спрашивай.

Миша вздохнул:

— Дядь Ким, а правда, что когда вы были мо… то есть двадцать пять или тридцать лет назад… любой человек мог умереть? Даже ребенок? Ни с того ни с сего?

— Ну не так уж ни с того ни с сего, — медленно сказал Ким.

— Ну, люди умирали от того, что на них налетела техника, или от болезни, или от… от электричества? Раз — и нету?

Ким нахмурился. Однажды, в юности, он пришел в институт и увидел на доске объявлений фотографию своего однокурсника в черной рамке… Электробритва, ванная, лужа на полу. Раз — и нету.

— Да, — сказал он медленно. — Не так все было печально, как ты рассказываешь, но внезапно заболеть неизлечимой болезнью, или попасть под машину, или съесть, например, ядовитый гриб… Да. Это было.

Мишка плотнее сплел пальцы:

— Как же вы жили, дядь Ким?

— Да вот, — сказал Ким, будто сам удивляясь. — Жили. Бывали даже счастливы…

Мишка молчал. Ким знал, что основной вопрос пока не задан; значит, слова из племянника придется тянуть будто плоскогубцами.

— Миш… Что-то случилось?

Мальчик помотал головой. Стайка мошкары на всякий случай поднялась выше.

— Дядь Ким…

— Да?

— Вы, когда были врачом, работали на «Быстрой помощи»?

— На «Скорой», — поправил Ким. — На «Скорой помощи».

— И у вас была на крыше эта… мигающая лампочка? И вы ехали под сиреной?

— Да.

Миша глубоко вздохнул:

— Вы спасали людей… от смерти? То есть они уже должны были умереть, но вы быстро приехали — и спасли?

— Да, — отозвался Ким после паузы. — Случалось.

Миша подался назад. Странное выражение было в его голубых, не Леркиных круглых глазах — не ужас и не восхищение, а почти экстаз и почти священный.

— Вы ехали. На белой машине, — заговорил он прерывисто. — Под сиреной. И все люди уступали вам дорогу. Потому что они слышали сирену и знали — это один человек идет на помощь другому. Чтобы спасти. От смерти. От боли… Дядь Ким, у вас была такая, такая жизнь! Вы были…