Пандемоний
Шрифт:
Я уже сообщил доктору Аарон о конференции, но не хотел сейчас повторять это вслух. Невозможно спокойно говорить в помещении, где гуляет эхо. Я взял в руки часы с полочки над раковиной. Они показывали без двадцати десять.
— Мне кажется, нам все-таки стоит поговорить до вашего отъезда, — произнесла доктор Аарон. В ее голосе я уловил какой-то надрыв. — Это займет всего несколько минут.
Неужели у нее возникло желание побеседовать со мной о применении снотворного? Может, она все-таки передумала. Или решила, что мне действительно нужно провериться на предмет реабилитации.
— Хорошо, позвольте
Мы договорились встретиться в книжном магазине через двадцать минут. Я делаю поправку во времени, потому что Лью непременно опоздает.
Положив телефонную трубку, я посмотрел на маленькую коробочку, обтянутую бархатом. Я часто доставал ее и показывал друзьям. Притворял дверь и брал с них слово никому не говорить об этом.
Коробочка закрывалась при помощи жесткой пружинной петли. Мне удавалось открыть ее только обеими руками.
Там лежал запасной стеклянный глаз моей матери.
Я вытер руки полотенцем и взял его с подушечки, на которой он лежал. Глаз оказался светлее, чем я себе представлял. Я поднес его ближе, чтобы получше разглядеть. Может, он не вполне подходил матери, или был немного другого оттенка, или она просто хотела иметь запасной. Но когда я учился в шестом классе, мать приобрела новый глаз, а старый хранила здесь, в ванной комнате. Мы с Лью называли его Глазом Агамото, именно такое название было у всевидящего амулета Доктора Стрейнджа.
Друг моей матери Джефф как-то спросил: «Это тот самый, который она прячет в задней части головы?».
Я перегнулся через раковину и вытер запотевшую поверхность зеркала. Затем прижал пластмассовый шарик ко лбу, большой немигающий третий глаз, и посмотрел на свое отражение. Я даже представить себе не мог, чем он, должно быть, являлся для матери. Даже после одержимости я вовсе не был ангелом. Даже сейчас. Однако в те месяцы, пока я безумствовал в доме, устраивал пожары или в те долгие дни, когда меня привязывали к кровати, и мать не отходила от меня ни на шаг… я просто не знаю, что это для нее стоило.
Демон, вселившийся в меня, имел имя Хеллион. Он принимал облик то Денниса-Мучителя, то Спэнки, то одного из Малышей Катценъяммеров [1] . Хеллион завладевал мальчиками, которым исполнилось четыре года, но не было девяти — детьми с взъерошенными светлыми волосами и проказливыми улыбками, — и превращал их в шустрых проказников, смеющихся смешком Вуди Вудпекера.
Хеллион был вечным проказником. Он устанавливал над дверями ведра с краской, кидал в окна бейсбольные мячи, подбрасывал в постель змей. Постоянно мастерил рогатки и разбивал стекла прямо у вас над головой. Я состроил гримасу, положил глаз на место и со щелчком закрыл коробку.
1
Герои различных серий книжек-комиксов. — Примеч. пер.
— Мне бы хотелось вернуться
Мы сидели за столиком у окна, рядом с традиционным желтым креслом. Даже в «Бордерс» держали желтое кресло, как будто на случай, если Толстый Мальчишка ворвется в ресторан и потребует кофе с молоком. В зале было человек двадцать посетителей и примерно половина из них — пожилые люди лет семидесяти и даже старше. Мы заказали минеральную воду в бутылке. Это не в моем вкусе, но сегодня я выпил уже слишком много кофе.
— Вы были без сознания во время аварии? — уточнила она. — Ударились головой?
— Опять возвращаетесь к той же теории? — вопросом на вопрос ответил я. — Я ударился головой, начал слышать голоса и в результате начинаю сходить с ума.
— Прошу вас, потерпите меня еще минутку.
Я откинулся на спинку кресла.
— Я не ударялся головой. Ничего подобного тому, что случилось со мной в бассейне. Как только врезался в ограждение, для меня на секунду все вокруг погрузилось во тьму. Но всего лишь на секунду. Я помню, как после этого раскрылась подушка безопасности. Салон машины заполнил какой-то серый дым. Я позднее узнал, что в подушку помещают кукурузный крахмал, чтобы она не плесневела внутри. Я перелетел через ограждение и несколько раз ударился о подушку, но после этого у меня на лбу не обнаружилось ни единой ссадины. Не было даже синяков под глазами.
— Когда вы говорите, что все вокруг погрузилось во тьму, вы хотите сказать, что потеряли сознание?
— Нет, я не терял сознания, я просто ничего не видел. Не думаю, что полностью лишился чувств, все произошло слишком быстро. Просто… я увидел черноту вокруг.
— Как будто открылся «черный колодец»?
Я почувствовал, как в груди стало тепло, а в ушах усилился привычный рокот.
— Дэл, после нашей вчерашней беседы я просмотрела старые записи наших прошлых встреч. Когда вы впервые пришли ко мне, мы подолгу разговаривали о ваших ощущениях при падении в бассейн, когда вы едва не утонули. Вы вспоминали о «черном колодце», бездонной дыре, которую увидели на дне бассейна. Вы чувствовали, что она засасывает вас.
— Неужели?
— Вы разве не помните?
— Вообще-то не очень. — Дрожь прошла. Я прижал ладони к коленям. — Не все. Так, кое-что.
— А на этот раз?
— Кое-что. — Я поднял глаза и улыбнулся. — Было что-то подобное. Что-то вроде колодца. Когда я врезался в ограждение и почувствовал, что могу… как будто меня засасывает в дыру. Но я выдержал. Остался в сознании. А потом меня сильно помотало по салону машины. Через секунду я оказался на дне оврага. — Я покачал головой. — Думаете, это что-то значит?
— Дэл, оба раза, когда вы видели колодец, шумы возвращались. Некоторые люди, побывав на том свете, вспоминают, что видели тоннель, и возможно…
— Тоннель, свет и в конце его моя бабушка и Иисус встречают меня с распростертыми объятиями. Я читал что-то подобное. Это всего лишь серьезная нехватка кислорода.
— Да, есть такая теория — нехватка кислорода и выброс эндорфина. Но если правы юнгианцы и действительно существуют внешние архетипы, к которым мозг крайне восприимчив, то можно прийти к выводу, что черный колодец — это ворота, открывающие путь в те глубины, где вы особенно уязвимы.