Пандора
Шрифт:
«Мертвых нигде нет, их вообще нет», – отозвался мой старший брат Антоний.
Отец поднял кубок.
«За Рим, – сказал он, и наступил его черед цитировать Лукреция: – „Эта природа вещей: столь много в ней всяких пороков…“»
Сплошные пожатия плечами и вздохи. Римский подход. Даже жрецы и жрицы Изиды присоединились бы к словам Лукреция:
Значит, изгнать этот страх из души и потемкирассеятьДолжны не солнца лучи и не света сияньедневного,Но природа сама своим видом и внутреннимСтроем [3] .3
Перевод Ф. Петровского.
Пьяна? Одурманена? Бычья кровь? Внутренний строй? Все сводится к одному. Знать! Верти стихи, как хочешь. А фаллос Озириса навеки останется в Ниле, и воды Нила всегда будут оплодотворять Мать Египет – смерть порождает жизнь с благословения Матери Изиды. Конкретная схема, своего рода «внутренний строй» природы.
Галера все плыла.
В этих мучениях я изнывала еще дней восемь, часто лежа по ночам без сна, а засыпая только днем, чтобы не видеть снов.
Неожиданно ранним утром в мою дверь постучался Иаков.
Мы уже прошли половину пути по Оронту. До Антиохии – двадцать миль. Я как могла убрала волосы в шиньон на затылке (раньше я никогда этого не делала без рабыни), прикрыла римский наряд большим черным плащом и приготовилась к высадке – женщина Востока, скрывающая лицо, под защитой евреев.
Когда на горизонте показался город, когда нас приветствовала и приняла к себе гавань – мачты, шум, запахи, крики, – я выбежала на палубу посмотреть. Город оказался великолепным.
«Вот видите», – сказал Иаков.
Меня усадили в носилки и быстро понесли через широкие рынки на набережной, через большую открытую площадь, забитую людьми. Повсюду я видела храмы, галереи, книготорговцев, даже высокие стены амфитеатра – то же, что и в Риме. Нет, это далеко не маленький город.
Молодые люди толпились у брадобреев, готовясь побриться, как велел обычай, и закрутить на лбу завитки – прическа, введенная в моду Тиберием по собственному примеру. Везде винные лавки. Переполненные рынки рабов. Я обратила внимание на то, что целые улицы отданы определенным ремесленникам – улицы палаточников, улицы серебряных дел мастеров.
А в самом центре Антиохии во всей своей красе высился храм Изиды!
Моя богиня! Изида! Входят и выходят ее последователи, причем в больших количествах, и никто их не беспокоит. В дверях – облаченная в лен жрица!! Храм был до отказа заполнен людьми.
Я подумала, что в таком месте я сбегу от любого мужа.
Постепенно я поняла, что на Форуме, в центре города, возникло какое-то волнение. Я услышала, как Иаков приказал людям побыстрее убираться с широкой торговой улицы в переулки. Носильщики побежали. Рука Иакова задернула занавески, и город исчез из вида.
По-латыни, по-гречески, по-халдейски выкрикивались новости: убийство, убийство, отравление, предательство. Я выглянула из-под занавески. Люди плакали, проклиная римлянина Гнея Кальпурния Пизона, они проклинали как его, так и его жену Плацину. Почему? Мне они не особенно нравились – но что же все-таки случилось? Иаков вновь приказал моим носильщикам поторопиться. Мы промчались в ворота и оказались в вестибюле просторного дома, по стилю и цвету схожего с моим римским домом, только намного меньше. Я видела те же самые украшения, перистиль вдалеке, группки рыдающих рабов.
Вскоре носилки поставили, и я вышла, очень озабоченная тем, что меня не остановили в дверях, чтобы, по обычаю, вымыть ноги. А волосы у меня расплелись и падали волнами.
Но меня никто не замечал. Я оглядывалась по сторонам, изумляясь восточным коврам, кистям в дверных проемах, птицам, распевающим в клетках – своих маленьких тюрьмах. Весь пол устилали ковры, наброшенные один на другой. Ко мне направились две дамы – судя по виду, хозяйки дома. «В чем дело?» – спросила я.
Они были одеты по моде, которой придерживались богатые римлянки, – расшитые золотом платья, множество браслетов…
«Умоляю вас, – обратилась ко мне одна из них, – ради вашего же блага, уходите! Идите обратно в носилки!»
Они попытались запихнуть меня в занавешенные носилки, но я, рассерженная таким приемом, сопротивлялась.
«Я понятия не имею, где нахожусь, – заявила я. – И не знаю, кто вы такие! Прекратите толкаться!»
Хозяин дома, во всяком случае человек, внешне определенно таковым являющийся, стрелой подбежал ко мне, по его щекам катились слезы, короткие седые волосы были взъерошены – похоже, он рвал их на себе от горя. Он разодрал свою длинную тунику и размазал по лицу грязь. Старик с согбенной спиной и массивной головой, с отвислой морщинистой кожей.
«Ваш отец был моим младшим коллегой, – сказал он мне по-латыни. Он схватил меня за руки. – Я обедал в вашем доме, когда вы были ребенком. Я видел, как вы передвигались на четвереньках».
«Нежный возраст», – быстро ответила я.
«Мы с вашим отцом учились вместе в Афинах, спали под одной крышей».
Женщины, охваченные паникой, зажимали руками рты.
«Мы с вашим отцом сражались вместе с Тиберием во время его первой кампании. Мы бились со злобными бледнокожими варварами».
«Вы проявили чудеса храбрости», – сказала я.
Мой черный верхний плащ упал, открыв всем неприбранные длинные волосы и простое платье. Никто не обратил на это внимания.
«Германик обедал в этом доме, потому что ваш отец упоминал обо мне!»
«Вот как? Понимаю», – ответила я.
Одна из женщин сделала мне знак забираться в носилки. Где же Иаков? Старик меня не отпускал.
«Мы были вместе с вашим отцом и Августом, когда поступили новости о гибели наших войск в Тевтобургском лесу, о том, что полководец Вар и все его люди убиты. Мои сыновья сражались бок о бок с вашими братьями в легионах Германика, когда он наказывал северные племена! О боги!»