Пандора
Шрифт:
«Я в тебя не поверю! – закричала я соломенному человеку. – Я не буду искать у тебя ответы! Но знай вот что: если ты хочешь стать живым созданием, как я, то люби все человечество – мужчин, женщин и их детей. Не ищи силы в крови! Не кормись страданием. Не поднимайся как бог над толпой обожателей. Не лги!»
Оно слушало.
Я больше никогда не видела соломенное существо. Не знаю, что это было. И прошу тебя больше меня о нем не спрашивать.
Ты говоришь, что бывают и духи, и призраки. Мы знаем, что такие создания действительно существуют. Но с тех пор я его больше не видела.
А к тому моменту, когда я вновь оказалась в Италии, Виварий давно уже был разрушен. Последние стены расшатали землетрясения. Не знаю, смели ли они его окончательно или его разграбили невежественные высокие люди из Северной Европы – вандалы?
Этого никто не знает. Сохранились только письма, разосланные Кассиодором.
Вскоре классиков объявили богохульниками. Папа Григорий писал истории о волшебных чудесах, потому что иначе не смог бы обратить тысячи суеверных, незнакомых с катехизисом северных племен в христианство и подвергнуть их массовому крещению.
Он победил воинов, считавшихся в Риме непобедимыми.
После Кассиодора история Италии на сотню лет погрузилась в полный мрак. Как говорится в книгах? В течение целого века из Италии не поступало вестей.
Какая продолжительная пауза!
Ну вот, Дэвид, коль скоро ты дошел до последних страниц, я должна признаться, что покидаю тебя. Улыбки, с которыми я передала тебе эти блокноты, предназначались для того, чтобы ввести тебя в заблуждение. Женские хитрости, как назвал бы их Мариус. Я обманула тебя, когда сказала, что завтра вечером мы встретимся здесь, в Париже. Когда ты будешь читать эти строки, меня в Париже не будет. Я отправляюсь в Новый Орлеан.
Это твоя заслуга, Дэвид. Ты меня преобразил и заставил отчаянно поверить в то, что в повествовании можно найти хотя бы тень смысла. Я обрела неисчерпаемую энергию. Своей требовательностью к моему красноречию и памяти ты подготовил меня к новой жизни, к новой вере в существование в этом мире чего-то хорошего.
Я хочу найти Мариуса. До меня доносятся отголоски мыслей других бессмертных – крики, мольбы, странные послания…
Тот, кто, как считалось, ушел от нас, по всей вероятности, выжил.
У меня есть веские основания полагать, что Мариус отправился в Новый Орлеан, и мне необходимо с ним воссоединиться. Я должна разыскать Лестата, увидеть падшего принца-паршивца на полу молельни, не способного ни говорить, ни двигаться.
Пойдем со мной, Дэвид. Не бойся Мариуса! Я знаю, он придет на помощь Лестату. Я тоже.
Возвращайся в Новый Орлеан.
Даже если Мариуса там нет, я хочу повидать Лестата. Я хочу вновь увидеться с остальными. Что ты наделал, Дэвид? Наряду с новым любопытством, с воспламеняющим беспокойством, с возродившимся певческим даром во мне возникла ужасная способность желать и любить.
Уже по одной этой причине – а на самом деле их намного больше – я всегда буду тебе благодарна. Какие бы ни ждали меня переживания, ты меня оживил. И никакие твои слова и поступки не в силах отныне истребить мою любовь к тебе.