Пандора
Шрифт:
«Только то, что его телу самое место в реке».
Солдаты засмеялись.
«Доброй вам ночи, прекрасная дама», – сказал легат.
И я ушла прочь через черную площадь в сопровождении своего верного одноногого Флавия, окруженная факельщиками.
Только тогда меня охватила дрожь. Только тогда все мое тело покрылось капельками пота.
Едва мы углубились в непроницаемую тьму небольшого переулка, я сказала:
«Флавий, распусти факельщиков. Не нужно им знать, куда мы направляемся».
«Госпожа, но у меня нет фонаря».
«Ночь
«Да?» – спросил он. Он расплатился с факельщиками, и они побежали к началу улицы.
«Да. За нами кое-кто наблюдает. К тому же благодаря освещенным окнам и небесному свету мы прекрасно все увидим – тебе не кажется? Я устала, я так устала!»
Я пошла вперед, постоянно сдерживая шаг и напоминая себе, что Флавию за мной не угнаться. Я расплакалась.
«Скажи мне что-нибудь, ты же так разбираешься в философии, – просила я на ходу, пытаясь хоть как-то остановить слезы. – Скажи мне, почему злодеи так глупы? Почему среди плохих людей так много круглых дураков?»
«Госпожа, я думаю, что среди плохих людей и умных немало, – ответил Флавий. – Но никогда мне не доводилось слышать такого образца ораторского искусства, будь то из уст человека плохого или хорошего, как тот, что представили мне сегодня ваши таланты».
«Я в восторге, что ты понял – это было всего лишь искусство. Риторика. Подумать только, у нас были одни и те же учителя, одна и та же библиотека, один и тот же отец…»
Голос у меня прервался.
Он осторожно положил мне руку на плечо, и на этот раз я не приказала ему отойти. Я позволила ему поддержать меня. Мы пошли быстрее.
«Нет, Флавий, – сказала я, – большая часть зла исходит от круглых дураков, так, по крайней мере, было у меня. По-настоящему коварный злодей встречается редко. Большая часть бед в мире начинается с людей неумелых, с тупых и никчемных дураков. С недооценки тех, кто рядом с тобой! Посмотри, что произошло с Тиберием! Посмотри, что происходит с проклятым Сеяном! Можно посеять повсюду семена недоверия и заблудиться в выросшем поле…»
«Мы дома, госпожа», – перебил меня он.
«Ох, слава богам, ты знаешь, где он! Я бы его даже не заметила».
Через несколько секунд он вложил ключ в замок и повернул. В воздухе стоял устойчивый запах мочи, вполне характерный для переулков древних городов. Фонарь отбрасывал тусклый луч на деревянную дверь. Свет плясал в потоке воды, что лился в фонтан из львиного рта.
Флавий несколько раз постучал. Мне показалось, что женщины, открывающие внутреннюю дверь, плакали.
«О господи, что еще? – спросила я. – Я буквально засыпаю на ходу. Выясни, что там такое, и разберись».
Я прошла в дом.
«Госпожа! – отчаянно кричала одна из девушек, ее имени я не помнила. – Я его не впускала! Клянусь, я не отпирала дверь! У меня даже нет ключа от ворот. Мы готовили для вас дом!»
Она всхлипывала.
«Да о чем ты говоришь?» – спросила я.
Но, не успев даже закончить вопрос, все поняла. Увидела боковым зрением. Я повернулась и обнаружила, что в моей заново обставленной гостиной сидит высокий римлянин. Он удобно расположился в позолоченном деревянном кресле, закинув ногу на ногу.
«Все в порядке, Флавий, – сказала я. – Я его знаю».
Я его действительно знала. Потому что это был Мариус. Мариус, высокий кельт. Мариус, очаровавший меня в детстве. Мариус, которого я почти узнала в погруженном во мрак храме. Он моментально поднялся.
Я застыла в темноте на краю атрия.
Он подошел ко мне и прошептал:
«Моя прекрасная Пандора!»
Глава 7
Он остановился совсем близко, но до меня не дотронулся.
«Ну пожалуйста», – прошептала я.
Я потянулась поцеловать его, но он отодвинулся. По комнате были расставлены лампы. Он держался в тени.
«Мариус, ну конечно, Мариус! А ты и на день не стал старше, чем в моем детстве. У тебя светится лицо, а глаза… Ах, какие у тебя красивые глаза! Если бы я могла, то спела бы тебе хвалу под аккомпанемент лиры».
Флавий медленно удалился, забрав с собой расстроенных девушек. Он не издал ни звука.
«Пандора, – сказал Мариус, – хотелось бы мне обнять тебя, но по определенным причинам я не могу это сделать, и ты не должна прикасаться ко мне; дело не в том, что я не хочу, но я не тот, за кого ты меня принимаешь. Во мне ты видишь не печать молодости; это настолько далеко от юношеских надежд, что я только начинаю понимать, какие меня ждут мучения».
Он внезапно отвел глаза. И поднял руку, прося о молчании и терпении.
«Там эта тварь, – сказала я. – Обгоревший кровопийца».
«Не надо сейчас думать о снах, – резко произнес он. – Подумай о нашей молодости. Я полюбил тебя, когда ты была еще десятилетней девочкой. Когда тебе исполнилось пятнадцать, я просил твоей руки у твоего отца».
«Да, правда? Он никогда мне не рассказывал!»
Он опять посмотрел в сторону. Покачал головой. «Обгоревший», – сказала я.
«Этого я и опасался. Он следовал за тобой от храма!! О, Мариус! Какой же ты глупец! Ты сыграл ему на руку. Но он не так хитер, как думает».
«Мариус, это ты посылал мне сны?»
«Нет, что ты! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от меня самого».
«А от старых легенд?»
«Не делай поспешных выводов, Пандора. Я знаю, твоя невероятная сообразительность сослужила тебе хорошую службу в истории с твоим мерзким братом Люцием и благородным легатом. Но не стоит слишком много думать о… о снах. Сны ничего не значат, сны пройдут».
«Значит, сны исходят от него, от гнусного обгорелого убийцы?»
«Не представляю себе! – сказал он. – Но не думай об образах. Не засоряй ими свой разум».