Панджшер навсегда (сборник)
Шрифт:
– Иван Василич, что там стряслось-то? Я в парке был, с машинами четвертой роты возился, вроде бы и не слышал, чтобы нас обстреливали. Сначала хлопнуло где-то наверху, а потом как началось, как началось. К нам вниз осколки долетали.
– Все просто, Петрович, солдатики покурили, ну и… Дальше ты знаешь.
– В башне, что ли?
– Видишь, как ты все быстро схватываешь. В башне. Там же самое лучшее место для курения. Порох после стрельбы рассыпан, взрыватели, капсюли-детонаторы. Что еще нужно, чтоб все это рвануло? Солдатик нужен, желательно дембель.
– Васильч, ты шутишь как-то нехорошо.
– Я и не собираюсь хорошо шутить.
– А что происходит?
– В том-то и дело, что ничего не происходит. Нам мало, что нас из минометов накрывают не реже чем раз в два дня. Так мы сами себе кровавую баню устроили. Из-за рядового разгильдяйства. Не надо с нами воевать – только объявить войну, а дальше мы сами все сделаем. А ведь в дивизионе узбеков и таджиков нет, я ни одного азиата не видел – там славяне служат. В прошлом месяце саперы на своих минах подорвались.
– Ты куда клонишь-то, командир?
– Сворачиваться надо, пока мы еще больше своего мяса не настрогали. Поиграли в войну – и хватит. Либо мы воюем и побеждаем, либо считаем жизнь каждого солдата. Одно из двух, по-другому никак. Мы больше года в ущелье, батальоны и роты из рейдов не выбираются, после каждого выхода «021»-е и «300»-е. У нас авиация и артиллерия, у нас есть все, а обстановка только ухудшается! – Усачев нервно взмахнул рукой, схватил воздух, словно хотел его задушить, и уже тише продолжил: – На прошлой неделе разведчики завалили один минометный расчет в Ханизе. Ты представляешь, из чего бородатые вели по полку огонь? Ствол, прикрученный проволокой к самодельной треноге, сваренной из ржавого уголка, а вместо плиты кусок толстого дерева, наверное, от створки ворот. Ну, как тебе противник?.. А мы тут сами себе кровопускание делаем. Я не могу ответить за каждую солдатскую жизнь. Ты понимаешь меня?
– Не знаю, Василич. Надо день до вечера прожить, а там видно будет.
– Все-таки не понимаешь. Меня достал этот бесконечный учебный центр. Каждым делом надо заниматься профессионально, тем более когда такие высокие ставки, а мы только и делаем, что учим и учим новобранцев. Что ж за страна такая? Время идет, а ничего не меняется. Ну не будет у нас победы, это ты понимаешь?
– Эт понимаю. В тридцать седьмом тебя бы уж точно к стенке поставили за такие-то слова. По пятьдесят восьмой статье, как пить дать, как врага народа.
– А сейчас не поставят? – Усачев грустно усмехнулся.
– Сейчас не поставят, – без усмешки ответил зампотех.
– Спасибо родной стране и за это, это единственное, что изменилось.
– А что, разве страна у нас плохая? – не скрывая удивления, спросил зампотех.
– Когда все со всем – хорошая. – Усачев замялся, хлопнул зампотеха по плечу. – Ладно, Петрович, пустое. Но с кем, кроме тебя, о больном поговорить, с Савельевым, что ли? А ты все-таки душевный человек.
– А ты сам?
– А что я?
– Что-то с головой у тебя не в порядке.
– Нет, Петрович… Что-то с сердцем.
– Напьешься опять?.. Напьешься – к Малике не ходи, – пробурчал себе под нос Петрович. – Девка видная, ни к чему ей дурная слава, да и тебе ни к чему. По полку и так слушок пополз.
– Заступник, что ли? – Усачев усмехнулся. – Не ходок я уже. Она мне на дверь указала. У нее и без меня ухажеров достаточно.
– Если ты так о Малике, то и впрямь заслужил. Не зря люди говорят.
Юпитеру не позволено…
– Уважаемые
Кто составляет эти шифротелеграммы? Наверное, специалист по запугиванию. Но Кашаев, зачитывая ШТ офицерам полка перед началом операции, явно наслаждался и стилем изложения, и перечислением банд и боевых отрядов душманов, горных и безоткатных орудий, пулеметов ДШК, противопехотных и противотанковых мин, стоявших у них на вооружении. Усачев угрюмо рассматривал командира полка, не понимая блуждавшей по его лицу улыбки, у него самого в груди щемило. Артиллерии у противника только не хватало. Ствол орудия в горах, конечно, не спрячешь, то же самое и со старыми танками, отбитыми «духами» у «зеленых». Авиация свое дело знает, но суть в том, что сначала второй батальон напорется на такую засаду… Что же он так улыбается?
Цель любой операции – обнаружение и уничтожение бандформирований противника, так они назывались в официальных источниках. В любой войне уничтожение живой силы – важнейшая задача, окончательный же итог – это всегда захват и контроль территории. Именно здесь что-то не срасталось у армейского командования с афганским руководством, войска контингента могли обеспечить захват любой территории и обеспечивали, несмотря на трудности и потери. Но контроль, а с ним и установление государственной власти – это задача для народной милиции, царандоя и для национальной армии. Государство, которое упорно продолжало опираться на иностранную военную силу, с ней не справлялось. Так или иначе, но полк, а с ним и второй батальон снова, и в который раз, уходил в Киджоль. Контролировать территорию, неоднократно занятую прежде, оказалось некому, а значит, она снова стала чужой. Точно так же происходило и в других районах Афганистана, где через небольшой промежуток времени в горные ущелья и кишлаки на смену уничтоженным бандам прибывали новые.
Перед выходом на армейскую операцию, следуя своему упадническому настроению, словно подводя итог прожитой жизни, Усачев зачем-то написал жене письмо, больше похожее на завещание, обмолвился про предстоящую операцию, чтобы в ближайшее время не ждала от него известий. И только тогда, когда желтый бумажный мешок с письмами вертолет унес в Баграм, вдруг понял, что поступил скверно. Обыкновенная хандра, подумаешь… Позлить хотел? А о чем писать? О горном воздухе, о девственной природе или о шмотках и косметике. Делать вид, что ничего не происходит? Хватит уже. Слишком много упреков. Все равно нам не жить вместе. Детей жалко.