Панфилыч и Данилыч
Шрифт:
– Пану ты зря обижал. Она вся была на виду.
– Глупый был, молодой. Кабы знатье… – Михаил так спокойно говорил, что можно было подумать, будто Пана жива, сидит в Нижнеталдинске и ждет, когда мужик ее вернется из тайги. И голос у него был обычный.
Панфилыч про себя удивился даже, но промолчал. Заполошный парень – сам смеется, а другой коснись до места, не заржавеет. Пулю в башку можно получить. Крайний человек, по шерсти из него можно веревки вить, а против – лучше не пробовать.
– Что имеем – не храним, потерявши –
– Оба грешили, – сказал Панфилыч. Ты вот сначала собак накорми. Спать разлягавашся. Сам мясо приташшил, сам и вари. Шеинку положь, люблю шеинку сохатиную.
– Это правильно! – вскочил Михаил. – Я там Подземному кусок занес, на стол бросил в миску. Удивится, однако.
– Ну и ладно. А где его черти носят?
– Не знаю, вижу – приехал, а самого нету. По штабелям, наверное, пошел, дак кобыла его в ельнике.
– Придет – и шарится, шарится. Ково шарится?!
4
А на улице уже было темно.
Михаил развел под треногой костер, нагрел и намешал месиво для собак, поставил студить.
Собаки сели вокруг тазика и ждали команды.
Ельник на правой стороне, к Шунгулешу, потемнел. Смерзшаяся корка подплавленного за день снега проблескивала, отливала сиренью – смешивались синий ночной цвет и опитки жидко-розового заката. Над черными остриями елей вставали звездочки, помаргивали в космической стуже. Там было холоднее, чем голому в тайге.
Удар сунулся в тазик, но его настиг окрик:
– Отзынь! Кому сказал!
Удар отполз. Ельменевские же собаки и не трогались с места – профессора, ученые, дисциплину понимают.
Михаил попробовал рукой месиво и барственно скомандовал:
– Приступай, Саян, Удар, Байкал!
Псы не смели драться у пищи, даже коситься им запрещалось друг на друга – можно было схлопотать пинок. Удар, впрочем, потихоньку поваркивал. Михаил и сам недолюбливал Удара за некоторую нечестность характера, но все-таки справедливости не нарушал.
Михаил вернулся в зимовье и заметил, что продрог. Он сел к печке и вспомнил, что к нему в плашку попалось вчера два поползня. Панфилыч тоже сказал, что у него попало две синицы зараз, а потом уж спросил:
– След хозяйский стрел, нет ли?
– Стрел, – вспомнил Михаил. Он все вспоминал, вспоминал, а тут записки подвернулись тиуновские, медведя-то и забыл. – Здоровый, два ичига становятся!
– Можно завтра пойти.
Михаил закурил. Панфилыч навел густого чаю со сгущенкой. Михаил еще покурил, а потом сказал:
– Митрий вот где? За однем-то двумя конями и вывезти. Интересный медведь. Тяжелый должен быть.
– Если идем, надо
– Спать дак спать, – согласился Михаил.
Он подтянул дверь плотнее, насовал полную печку поленьев и скакнул, как мальчик, на пары.
– Что радикулит покажет… Вроде отпускает, а вроде опять же нет.
По голосу Панфилыча было неясно, пройдет у него утром радикулит или не пройдет. Видно, не решил еще.
Михаил пробурчал как бы про себя:
– Я сбегаю гляну. Вдруг да лег где-нибудь недалеко, на наше счастье.
– Разгибатца буду – поищем, а не буду – пойдешь на круга. Заломат – возись с тобой. Я осяду, кто тебя поташшит? Вот уж спина пройдет если – придется мне еще раз медвежью смерть попытать. Уж сколь я ее пытал.
Панфилыч дунул на лампу, В темноте запахло соляркой.
Печка из угла, разгораясь, кидала отсветы.
Михаил в армии привык закрывать глаза, ложась спать. Мыслей о жене не было, наверное потому, что близко дышал Панфилыч.
Все было ясно-понятно, а жалость скрывалась, пряталась…
Панфилыч ворочался, подкладывал под спину, укутывался; ему все казалось, что где-то внизу поддувает сквозняком, через мышиные ходы-норки.
Глава семнадцатая
РАЗГОВОРЫ НОЧЬЮ II. МЕДВЕДИ И МЕДВЕЖАТА
1
Медвежью смерть Панфилыч уважал, но страху у него перед медведями никогда не было. Вообще мало было на свете таких вещей, которых бы Панфилыч боялся. Нельзя сказать, чтобы он особенно любил добывать медведей раньше, когда медведь не давал такой выгоды, как теперь. Панфилыч предпочел бы поймать трех трудовых соболей, чем рисковать с медведем. В пятидесятом году ведь как вышло – половина сезона накрылась…
Медведь попался злой, хитрющий. После выстрела скрылся в кустах, крови на следу зверя не было, или, может, Панфилыч не поискал как следует кровь сгоряча-то…
Полякова не было тогда на участке, он по кляузным делам выходил на неделю в контору. Мороз стоял сильный, снегу было еще мало, как раз для удобной охоты.
Панфилыч в эти кусты и пошел за медведем, потом и ельничек с колодником начался. Известно, что медведи со зла, бывает, делают засаду на охотника – обходят свой след и ложатся сбоку.
Панфилыч где-нибудь метров через триста взял бы тоже меры предосторожности, но тут думал, что медведь пошел не раненый – крови-то не нашел, – и никак не ожидал засады так скоро.
Метров через сто пятьдесят…
На этих-то ста пятидесяти метрах Панфилыч и бежал изо всех сил: выскочить на чистое и издалека стрелить убегающего медведя. И не успел он рук поднять, как медведь сбил его с ног.
Панфилыч сразу пришел в себя, мгновенно, и увидел, что здоровый медведь в пяти шагах смотрит ему в глаза.