Панголин
Шрифт:
«Сатана! Еретик!» – грозно прозвучал голос Мироноса.
«Это приговор! Отец!.. Это я сделал что-то не так и теперь Спаситель разгневался на тебя. Моя судьба меня не волнует, но что будет с тобой?..»
«Сатана! Еретик!»
«Они убьют его!»
Охотник поднял голову, перекрестился и зашептал:
– Господи Миронос всемогущий, помилуй его и дай мне силы впредь не ошибаться и следовать только путями Твоими.
Несколько камешков прилипли к покрасневшему лбу, но он не чувствовал этого. В сознании ясно прозвучало: «Зачем бог показал мне образ карты?.. Что будет со мной… с отцом Иаковом?»
Грэм встал – внутри все кипело – обхватил холодные прутья решетки и рванул изо всех сил – тело дернулось, как от удара молнии. Руки беспомощно повисли.
«Это неправильно! Так не должно быть!..»
Он отошел вглубь и зашептал:
– Господи Боже, прости меня грешного, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Мужество изменить то, что могу. И мудрость отличить одно от другого.
За толстыми каменными стенами заиграли переливами колокола, созывая людей на дневную молитву. Грэм сложил ладони вместе и рухнул на колени. Брякнули доспехами стражники, становясь на специально приготовленные коврики для молитв. Заерзали соломой соседи по камерам, зашуршали по норам и углам невидимые обитатели подземелья.
Утренние, дневные и вечерние обязательные молитвы ставили людей на колени, а всевозможным городским тварям давали несколько минут свободы. Никто не мог в это время помешать набегу мелких разбойников: тяжкий грех падал на того, кто смел нарушать молитву. Городская живность давно привыкла к таким порядкам и активно пользовалась этим: в несколько богом отведенных минут паразиты просто нагло грабили и тянули в свои норы все, что могли найти. В городах и деревнях люди буквально кидали все из рук и падали на колени, порой не в самых подходящих местах, славя бога. Церковный колокол, бросая зов к молитве, одновременно оповещал обитателей канализаций, мусорных куч, крыш, щелей и темных углов о начале завтрака, обеда и ужина. Как говорили в народе: людям – молитва, тварям – хлеб.
С колокольни храма запел священник, громким певучим голосом восхваляя Мироноса. Ему ответил невнятный шум человеческих голосов. Грэм стал беззвучно повторять заученные наизусть слова дневной молитвы. Каждую строку он произносил на одном дыхании, а на последнем слоге поднимал руки к небу, набирал воздуха, и вновь опускался в смиренном поклоне.
Рядом сверкнула золотом спина таракана. Как минимум двое насекомых уже изучали солому, не стесняясь переворачивать все вверх дном. Тюрьма и для тараканов место не сытное.
Резко оборвался далекий голос. Зашуршали одежды – люди осеняли крестами свои грешные тела. Мигом исчезли усатые паразиты. И через секунду мир вновь пришел в движение.
Охотник растянулся на полу. Мягкая солома предлагала крепкий здоровый сон, но на этот раз спать он не собирался. Мысленным взором, скользя по телу с ног до головы, расслабил каждую мышцу. На это ушло несколько минут, и в итоге не осталось ни единого напряженного участка. Руки и ноги уже не ощущались, словно их не было вовсе. Грэм впал в глубокое всеобщее расслабление, растекаясь по полу тающим снегом. Каждая мышца тела отдыхала. Только сознание он не отпускал в свободный полет. Перед глазами образовалось черное пространство пустоты, в котором начинали проявляться размытые образы – вначале неясные, быстро исчезающие видения, но вскоре картина застыла, и он абсолютно точно, в мельчайших подробностях увидел решетку своей камеры. Постепенно в центре груди стал завязываться напряженный узел. Панголин медленно свел внутренний взор к переносице и даже глубже – в мозг. В ушах загудело и сжало голову пушистыми тисками. Напряжение в центре тела усилилось. Перешло в боль. В судорожные спазмы. Тело подалось вперед и Грэм сел – зрение тут же прояснилось, боль исчезла.
Комната осветилась мягким тусклым светом. Охотник встал одним движением словно воспарил. Обернулся: там, на куче соломы, мирно спал он сам.
Когда у него появилась такая способность – контролировать сновидения – Грэм не помнил. Кажется, еще в глубоком детстве ему снились странные сковывающие сны – будто он проваливается в небытие и не в силах ничего сделать: ни пошевелиться, ни закричать, ни как-то противостоять засасывающему вакууму. Потом Грэм научился останавливать бесконечное падение, не вываливаясь из сна в реальность – он просто висел в пустоте и ждал, когда вселенная сама найдет его. Долго ждать не приходилось – он открывал глаза в мире сновидений, таком реальном и в тоже время иллюзорном. Окружение уже не плыло, не менялось, перепрыгивая с одного места на другое: вокруг все выглядело как в обычной жизни. Разве что в этом мире можно было летать и проходить сквозь стены, мгновенно перемещаться на огромные расстояния и творить самые настоящие чудеса. Со временем панголин разработал несколько способов удерживания снов под контролем, благодаря которым он мог в любое время придаваться таинственным прогулкам.
Не теряя времени, Грэм спокойно прошел сквозь решетку и направился к выходу, быстро проплыв мимо скучающих надзирателей. За дверью простирался обширный двор с множеством хозяйственных построек по периметру, которые объединялись навесом и упирались в массивные ворота – единственный выход. Слева от двери темницы была конюшня, дальше шумели казармы, напротив высилась башня с колокольней у самых ворот, справа теснились склады и подсобные помещения.
Панголин свернул направо. Здесь в беспорядке стояли бочки и ящики, за которыми можно было легко укрыться. Чуть дальше, он заметил круглое довольно широкое сооружение. Оно возвышалось над землей на метр и походило на огромный колодец. Напротив, возле дверей склада дежурил стражник. Наверняка спит, прицепившись латами к гвоздю. Над головой солдата болтался фонарь, который освещал часть каменного кольца и двери соседних складов. Грэм приблизился: нет, стражник не спал. Он лениво жевал веточку с единственным листочком на конце, не обращая внимания на проплывающего мимо пленника.
Дальше – высокая стена и главные ворота. Их охраняли снаружи два солдата. Пройти незамеченным мимо них будет невозможно.
Грэм остановился и оглядел весь двор. Единственное место, подходящее для побега было за охраняемым складом возле стражника. Там можно ухватиться за уступ в стене, дотянуться до козырька и взобраться на крышу, но охранник у двери заметит любое движение в этом месте. Если только не отвлечь его или как-то потушить фонарь. Но как?.. А если повезет, то солдат может спать или его попросту не будет…
«Побег? Убежать?!»
Видение двора поплыло, закружилось, ускоряясь и замедляясь одновременно. Голову сдавила невидимая сила, мягко сжала и плавно отпустила, когда охотник сосредоточил взгляд на ладонях – двор кружился словно смерч, но руки оставались на месте и это были его руки: он узнавал каждую черточку, каждую линию. Постепенно все вокруг успокоилось, остановилось и продолжило свой естественный ход.
Грэм облегченно вздохнул: обдумывать надо после, а сейчас только смотреть.
У открытых дверей казарм копошились хмельные солдаты, плотно облепив массивные столы. По резким движениям, крепким словам и смеху, было ясно – там играют в карты. А игра в карты у солдат равносильна большой битве, затягивающейся до глубокой ночи, а в день выдачи жалования бой может длиться до самого утра.
Среди общего шума в глубине казарм выделялся жужжащий металлический лязг сильно натянутых струн житары, словно там всполошился рой шершней со стальными крыльями. Вибрирующий звук перекрывался резким завыванием горна и сливался с ревом солдат, орущих победные кличи, чаще в один громовой голос, но были слышны и пьяные ляпы, переходящие в веселый смех, заглушаемый новой волной музыки. На мгновение звук затихал, вылетев наружу, и вновь возрождался в глубине гудящего военного улья. Ритм задавал дробящий барабан, похожий на грохот камнепада.