Пантеон оборотней. Приключения Руднева
Шрифт:
Глава 10
После беседы в кабинете начальника московского уголовного сыска друзья разделились.
Терентьев остался в конторе и принялся собирать воедино разрозненные дела о пропаже и гибели журналистов, изучая документы и разговаривая с агентами.
Белецкий намеревался сперва зайти к магистру эзотерических искусств Вершинину, узнать, нет ли у того новостей о Ютенштайнах, а после вернуться домой и подготовиться к предстоящей встрече с информатором Судейкиным. Для этих целей Анатолий Витальевич выдал Белецкому многотомную «летопись» славных дел клуба контрабандистов и велел выучить наизусть.
Руднев же направился в «Националь» на встречу со швейцарской заводовладелицей. Он был преисполнен решимости добиться от Атталь всей правды о странных откровениях Вяземского, а также намеревался перехватить инициативу в той непонятной и беззастенчивой игре, что вела эта женщина. Однако, когда швейцар распахнул перед ним сверкающую стеклянную дверь, Дмитрий Николаевич почувствовал, что душу его начинает охватывать давешние трепет и замешательство.
Злясь на себя за нелепое волнение и всеми силами призывая в себе профессионального сыщика, он подошёл к стойке портье и велел сообщить госпоже Атталь о своём визите. Портье подозвал коридорного и уже начал наставлять того, когда на устланной коврами гостиничной лестнице появилась Шарлотта Атталь собственной персоной.
На ней было ярко-изумрудное бархатное платье с пышным золотистым атласным бантом на поясе. Волосы француженки украшала такая же золотистая лента, к которой на изумрудной заколке крепилось воздушное перо белой цапли. Эдакие яркие платья и перья в прическах только-только входили в моду в Европе, и московские модницы могли видеть их пока исключительно на страницах журналов, поэтому выход француженки вызвал интерес не только мужской аудитории, что было естественно при появлении несомненно красивой женщины, но и ажиотаж среди представительниц прекрасного пола. Дамы принялись рассматривать мадам Атталь с жадным любопытством и перешёптываться.
Француженку нимало не смущало такое повышенное внимание к её персоне. Казалось, что напротив, оно забавляло Шарлотту и доставляло ей нескрываемое тщеславное удовольствие. Лицо женщины светилось дерзкой весёлостью, глаза сияли игривым озорством.
Шарлотта увидела Дмитрия Николаевича, лучезарно ему улыбнулась и ускорила шаг.
– Я знала, что вы придёте, Дмитрий! – заявила она вместо приветствия с такой искренней радостью в голосе, что тому тоже вдруг стало легко и радостно.
Такой настрой никак не подходил к его планам на серьёзный разговор, но был, по крайней мере, куда как более приятен, чем обуревающее его за минуту до этого смятение.
Руднев склонился над протянутой ему почти по-дружески рукой и, пользуясь этой секундной заминкой, попытался решить, как же ему вести себя дальше, чтобы с одной стороны удержаться в рамках почти официальной беседы, а с другой – не оттолкнуть Шарлотту. Последнего он, надо признаться, опасался не только потому, что боялся лишиться ценного свидетеля, но и по причинам глубоко личным.
Будто почувствовав его колебания, мадам Атталь решительно взяла Дмитрия Николаевича под руку и потянула за собой:
– Не откажите выпить со мной кофе! – попросила она с настоятельной ноткой в голосе. – В это время я всегда пью кофе. Здесь подают восхитительные gateaux (фр. пирожные)!
И француженка направилась в ресторан, увлекая за собой Руднева.
Важный, что твой генерал, метрдотель проводил их к столику, поинтересовался у Руднева, изволит ли барин пить кофий или прикажет подать ему чаю, а у Шарлотты – желает ли мадам попробовать какой-то там новый кондитерский изыск с мороженой рябиной и сбитыми сливками, и, получив ответы, величественно удалился.
Как только они остались наедине, Атталь снова заговорила:
– Надеюсь, вы не обиделись на меня за вчерашнее, Дмитрий? Я была… как это вы говорите?.. сама не для себя.
– Сама не своя, – поправил Руднев. – Боюсь, Шарлотта, это мне нужно просить у вас прощения за свою резкость. Поверьте, я сожалею, что мои слова могли показаться вам неучтивостью с моей стороны.
– Вы считаете себя передо мной виноватым, Дмитрий? – француженка кокетливо наклонила голову набок, и в глубине ей синих глаз блеснул лукавый огонёк. – С вашей стороны было очень неосторожно признаваться в этом! Я потребую компенсацию!
– Надеюсь, вы потребуете то, что в моих силах, – улыбнулся в ответ Дмитрий Николаевич.
– О, да! Вполне! И смею надеяться, это доставит вам удовольствие!
Шарлотта держала паузу ровно столько, чтобы Руднев успел додумать её фразу до крайне фривольной трактовки, смутится этим, придушить в себе вольнодумное подозрение и ещё больше смутиться внезапного целомудрия своей реакции. Очевидно, довольная произведенным эффектом, француженка пояснила:
– Я бы хотела, чтобы вы нарисовали мой портрет. Вы можете это сделать?
– Я и сам хотел просить вас об этом, – ответил Дмитрий Николаевич, с отчаянием понимая, что Шарлотта полностью держит разговор в своих руках, и ему никак не удается направить его в нужное русло.
Тут подскочил официант с кофе и пирожными, и едва он отошёл, Руднев перешёл в контратаку.
– Если позволите, Шарлотта, я бы хотел вернуться к нашей вчерашней беседе, – сказал он, старясь, чтобы его интонация балансировала между строгостью и доверительностью. – Вы рассказали мне весьма странную историю. И я даже не знаю, что меня в ней больше удивляет, содержание или факт того, что связанный присягой офицер якобы разболтал вам государственную тайну. Прошу вас, Шарлотта, расскажите мне правду. Мне крайне важно узнать, чем занимался Павел Сергеевич последнее время. Это может помочь мне выйти на след его убийц.
Мадам Атталь посмотрела на собеседника с насмешкой.
– Вы, русские, поражаете нас европейцев своей… как это?.. incoherence (фр. безалаберностью, несогласованностью), – произнесла она ядовито. – Если вы, Дмитрий, работаете на полицию, а le prince Paul служил в армии, почему вы спрашиваете о его делах у его любовницы? Спросите его le general (здесь фр. командира)! Он же должен знать! Или армия не доверяет полиции? Или вы не доверяете армии?
– Я не знаю, кому могу доверять, – честно ответил Руднев.