Папа Сикст V
Шрифт:
В этот момент послышался голос монсеньора де Марти.
— Я вам говорю, Марио, папа приказал устроить специальный трибунал из священников, чтобы судить отравителей, смелость которых поистине невероятна.
— Разве еще открыто что-нибудь новое? — спросил Сфорца.
— Нет, но и старого довольно, — отвечал де Марти, — множество фамилий Рима в трауре, так как их родные умерли отравленными.
— Может ли это быть? — вскричала Анжелика. — В Риме при папе Сиксте V существуют отравители! Это что-то невероятное, да, наконец, какая же их цель?
— Цель очень просто объяснима, — отвечал будущий кардинал, — предположите, например, что один из ваших страстных обожателей хотел бы поднести вам мешки червонцев, но этому желанию противится отец, мать или дядя. Что делать в таком случае влюбленному? Понятно, надо прибегнуть к радикальным мерам, т.е. к яду, для того чтобы заполучить в свои руки богатство.
Молодой граф Проседди слушал с особенным вниманием речь будущего кардинала; глаза юноши блестели, и руки дрожали до такой степени, что он пролил из стакана вино, поднося его к губам. На волнение юноши никто не обратил внимания, все были заинтересованы обсуждением затронутого вопроса.
— Однако, милый синьор, — возразила куртизанка, — все эти господа отравители, вероятно, забывают, что царствует Сикст и что яд оставляет следы, которые медики легко открывают?
— В том-то и дело, что современные отравители употребляют яд, не оставляющий никаких следов. Последний раз князь Челяроза умер скоропостижно; его сын, обремененный массой долгов, был заинтересован в смерти отца: понятно, подозрения тотчас пали на молодого князя. По приказанию римского губернатора было назначено строгое следствие и судебно-медицинское вскрытие трупа. И что же нашли самые знаменитые медики? По их общему приговору, смерть князя произошла от болезни сердца, и вследствие такого заключения медиков молодой князь был отпущен на свободу. Затем по приказанию папы были произведены самые тщательные исследования шести трупов скоропостижно умерших людей. Многих из обвиняемых подвергли пытке, и все эти меры не привели ровно ни к чему.
— Таким образом, — воскликнул молодой граф, — все подозреваемые в преступлении избегли наказания?
— До сих пор так, — отвечал монсеньор.
— Остается суд Бога и адские муки на том свете! — заметил Карл Гербольд, находивший случай блеснуть своими религиозными убеждениями, как подобало истинному дворянину.
— Адские мучения! — сказал молодой граф. — Но они приходят слишком поздно! Страх адских мук никогда и никого не удерживал от преступлений. Мне кажется гораздо более существенным страх перед палачом.
Монсеньор де Марти обратил внимание на выражение лица молодого графа.
— Посмотрите, — прошептал прелат на ухо Марио, — как блестят глаза этого юноши, какое дьявольское выражение, не хочет ли он последовать примеру князя Челярозы?
— О, это невозможно, — отвечал Марио Сфорца, — его дядя, единственный родственник, польский маркиз и ни в чем ему не отказывает.
— Не знаю, быть может, я и ошибся, — отвечал прелат, — но выражение глаз этого юноши какое-то особенное; нет ли у него другого родственника, которого он хочет спровадить на тот свет?
— Едва ли!
Между тем разговор принял общий характер; приводили разные примеры из истории отравлений высокопоставленных лиц. Карл Гербольд рассказывал ужасные подробности отравлений женщиной брата Генриха III. Красавица Диана де Монсоро — передавал молодой лейтенант — преследовала принца повсюду, кокетничала с ним и, наконец, когда молодой человек, без ума в нее влюбленный, кинулся к ее ногам, отравила его.
— Рим в этом случае имеет преимущество перед всей Европой, — сказал монсеньор де Марти. — У нас практиковались чрезвычайно разнообразные способы отравления: посредством надушенного платка, пожатия руки, цветка и даже святого причастия. В особенности яд был в большой моде в царствование папы Александра VI, как известно, погибшего от яда, приготовленного им для других.
— Признаться, я этого не понимаю! — вскричал Марио Сфорца. — С какой стати отравлять врага и рисковать своей особой? Самое лучшее приказать кому-нибудь из своих молодцов подкараулить ненавистную личность ночью, где-нибудь в узком месте, и делу конец.
— Браво, браво! — вскричал кавалер Гербольд.
— Впрочем, не всегда подобные крайние меры имеют личный характер, — сказал монсеньор де Марти, рассматривая свои выхоленные пальцы, унизанные бриллиантами, — иногда эти меры необходимы для блага государства. Неужели вы думаете, что папа Александр VI питал личную ненависть к кардиналам, которых он отравлял? Ничуть; необходимость того требовала. Война с Романией поглощала массу денег, а государственное казначейство было пусто. Папа Александр VI продавал за деньги вакантные места умерших кардиналов, и эти деньги употреблял на усиление своего государства.
— Значит, вы, монсеньор, — вскричала Анжелика, пораженная цинизмом прелата, — защищаете отравителей?
— Боже меня сохрани, — отвечал синьор. — Но устранение препятствий могуществу государства заключается не в отравлении честного человека, здесь преследуются не личные эгоистические цели, а государственные интересы.
— Монсеньор совершенно прав, — сказал иезуит, величавший себя польским маркизом. — При всяком действии необходимо принимать во внимание последствия. Александр VI, приговоривший шесть кардиналов к смерти, имел в виду не свои личные цели, а благо государства; следовательно, за этот поступок он не заслуживает осуждения. Святая католическая церковь и государство имели нужду в жертве, и Александр VI покорился ей!
Общие аплодисменты были наградой иезуиту за его речь.
— Ну, а вы, Владислав, что думаете обо всем этом? — спросил, иронически улыбаясь, монсеньор де Марти, — Были бы также способны приготовить питье вашему любезнейшему дядюшке, не для того, чтобы сделать ему дурное, Боже сохрани, а для того, чтобы поскорей распоряжаться его капиталами?
— Мне нет надобности прибегать к подобным способам, — резко отвечал молодой граф. — Мой дядя ни в чем мне не отказывает.
— Но если бы это было иначе, — продолжал, иронически улыбаясь, прелат, — вы, конечно, прибегли бы к некоторым героическим средствам? Прекрасно, мой юный друг; вы обещаете много!
Молодой человек что-то хотел сказать монсеньору, но последний завел речь с одной сидевшей за столом куртизанкой.
— Господа! — закричал Гербольд — Кажется, мы все с ума сошли, мы сидим за столом более двух часов и ведем речь только о мертвых и об отраве. Неужели тонкие вина Испании и Греции направили наши умы на такие грустные темы? Если это так, то пусть черт меня возьмет!
— Француз прав, — сказала Анжелика, вставая и поднимая свой стакан, — будем веселиться, к черту все печальные истории. Да здравствует свободная любовь!