Папенькина дочка
Шрифт:
— Андрей! Ты сдавай нормативы на мастера, а я сделаю все остальное. — Я знал, он сделает.
Олег Анатольевич не только мне работу предлагал. После получения диплома я должен был подать документы в Физкультурный институт.
— Ты справишься. От техникума я гарантирую тебе хорошую характеристику. Так что поступишь без проблем. Иди на заочное или же, в крайнем случае, на вечернее отделение. Ты ведь женат, и тебе теперь нужно зарабатывать деньги. Зачем сидеть на шее у родителей.
Я с ним согласился. Мне необходимо работать — работать и учиться. На меня напирали и мои родители. Они хотели видеть
— Вот видишь, — аккуратно разрезая ножом мясо, — когда мы ужинали, собравшись все вместе за столом, — тебя уже готовы взять на работу в техникум. Знаешь, почему? Потому, что у тебя диплом о среднем специальном образовании, можно сказать, почти лежит в кармане. Год-два, ну пусть пять лет тебя будут держать. Однако, если ты не предоставишь другой диплом — уволят, выгонят из-за несоответствия занимаемой должности, даже твой диплом мастера не поможет. Он ничто без документа о высшем образовании.
Светлана поддерживала свекра Николая Валентовича и кивала головой. Она тоже подумывала о продолжении учебы. Правда, еще не представляла, как это будет. Моя мать за столом была менее разговорчива. Однако как-то не выдержала, и все высказала Николаю Валентовичу:
— Это что же получается? Так ты, значит, на мне женился из-за того, что я окончила когда-то престижный столичный вуз?
— Может быть! — ответил отец и, увидев расстроенное лицо жены, принялся ее утешать.
— Да пошутил я! Вспомни, как все было. Ты, что забыла? Вспомни! Я работал главным инженером. Ты, после войны вместе со своими коллегами, приехала в командировку на наш завод. Я сразу тебя заметил, выделил. Что я думаешь, помогал бы вашему заводу, да нафик он мне сдался. Все из-за тебя, из-за тебя!
Мой отец мог ладить с женщинами. Я никогда не видел острых столкновений между ним и матерью, да и с другими людьми он всегда был корректен. Он нашел общий язык и с моей женой Светланой. Вел себя разумно. Она часто, рассуждая о Николае Валентовиче, выделяла его.
— Мне бы такого отца, спокойного и рассудительного. Филипп Григорьевич очень уж горяч. Натворит, а потом опомнится, но ничего уже менять не желает, грызет себя и всех своих домочадцев — грызет и мучается. Меня он жалеет — всегда, а вот мать, то жалеет, то на ней же и вымещает свою обиду. Алексея, того просто гоняет. Парень, не знает где ему укрыться. Если бы не баба Паша он бы пропал. У нее прячется. Она его называет своим внуком: «Вот умру я Алеша — тебе отпишу дом, забирай! У Людмилы есть. Ей ничего не нужно». Мой брат уже давно бы что-нибудь с собой сотворил — мать плачет и вытаскивает его из петли, омута на речке, прячет от него ножи.
Я не понимал отца Светланы. За спиной у жены порой принимался его ругать, если речь заходила о Филиппе Григорьевиче.
— Андрей, перестань! — кричал на меня отец. — Ты ничего не знаешь. Все, думаешь просто. Змей-Горыныч. Тиран? Все не так!
Я не ожидал, что на вручение дипломов приедет Филипп Григорьевич. А он приехал. Мне трудно было поверить в то, что Светлану в техникум устроил когда-то никто иной, а ее отец. Привез дочку в наш городок, долго возился с ней и успокоился лишь только после того, когда она поступила.
Техникум готовил специалистов в первую очередь для нашего машиностроительного завода. Правда, на завод не всех брали — самых лучших. Часть их уезжала по распределению на Урал и даже в далекую Сибирь.
— Я, специально выбрал это учебное заведение, — сказал Филипп Григорьевич, — а не повез Светлану в Москву. Здесь она рядом возле дома.
Филипп Григорьевич любил свою дочь, и расставаться с нею не хотел. Мне не раз он не человеческим голосом кричал: «Андрей, пойми, нет-нет никого у меня на этом свете. Светик — вот моя кровинушка. Она — единственная».
Но это была неправда. Филипп Григорьевич недоговаривал и оттого нервничал. Он знал, что где-то далеко в Башкирии у него есть семья. В поселке его обзывали Киргизом. Без злобы. Тесть не обижался на людей, но они не давали ему забыть о прошлом — как он не пытался отгородиться от него. Оно всплывало в памяти и мучило Филиппа Григорьевича. Успокоение он находил вначале в любви к Марии Федоровне, после рождения дочери — в Светлане. Она, только она и спасала его.
День вручения дипломов мне запомнился. Мой отец Николай Валентович меня, как и хотел, заблаговременно свозил в Москву и лично сам выбрал костюм. Он был светлым.
— Зачем тебе строгий официальный вид? — сказал родитель, когда я вдруг в одном из универмагов потянулся, чтобы снять с вешалки черный костюм из сукна. — Время не то. На дворе лето. Для того чтобы показать значительность события мы тебе купим соответствующий галстук, под его цвет носки и черные туфли. Этого будет достаточно. — Отец оказался прав. Я не зря согласился с ним и был ему благодарен, так как выглядел после посещения столичных магазинов элегантно. Моя жена соответствовала мне. Она была в ярком, василькового цвета, платье. Платье Светлана пошила, тогда модно было обращаться в ателье. Отрез ей помогла выбрать моя мать, а фасон подруга Татьяна Полнушка.
Мы собирались долго, торопиться нам не следовало, так как мероприятие было намечено на вечер.
За час-два до его начала я сбегал к тете Наде за цветами.
— Ну, что, еще одно торжество? — спросила она.
— Вы же знаете! — ответил я. — А потом мне больше и не кому обратиться, ну разве только отправиться в Москву… Да и там сейчас цветы не достать — время «жаркое» — в школах бывшие учащиеся получают аттестаты зрелости, а в специальных учебных заведениях дипломы, так что — идут нарасхват!
Запасшись букетами королевских георгинов, я поставил их в вазы, и лишь только когда настало время выходить, принялся торопить жену. Она отчего-то мешкала, крутилась возле зеркала. Я за ней такого раньше не замечал. Моей супруге что-то в себе не нравилось. Я после догадался — Светлана ждала отца.
Филипп Григорьевич ворвался в дом, как ураган. Тут же бросился к дочери и принялся ее целовать. Его долго нельзя было оторвать. Сентиментальность у нас в семье не приветствовалась. Я, мать, да и отец — чувства на показ не выставляли. По ночам я со Светланой был горяч, очень даже, но днем вел себя умеренно. Слов: мама, мамочка, папа, папочка я не употреблял. Если я что-то передавал Николаю Валентовичу от Любови Ивановны, то говорил: мам, отец просил тебя, если наоборот — тогда — пап, мать просила тебя….