Папенькина дочка
Шрифт:
Дома, я, едва появившись на пороге, молчать не стал, сразу же сообщил:
— Мам, пап! Встретил Виктора. Мой друг жениться. Меня пригласил быть свидетелем!
Я не знал, как ими будет воспринята моя женитьба, и хотел отвлечь родителей. Поведение отца я предчувствовал, а вот мать меня беспокоила. Она часто на меня смотрела как на мальчика-подростка. Я же желал быть взрослым.
— Ладно тебе, — сказал, приблизившись ко мне, отец, — Нам сейчас не до твоего друга. Ты скажи мне и матери, что произошло. Ты, что и вправду женился? Может быть,
— Я это должен сказать здесь прямо на пороге или мне можно пройти в комнату?
— Ну, хорошо, — сжалился отец, — пошли в комнату. Хотя это ничего не изменит. То, что есть — есть!
— Да, я женился.
— На Светлане? — спросил родитель.
— Да! — ответил я.
— Молодец! — сказал он мне и уже после матери:
— Ну, что Любовь Ивановна, — он часто обращался к матери официально, наверное, это было связано с его положением на работе, — собирайся, поедем за невесткой. Ты не против того, что они будут жить у нас в доме? Нет? — Мать взглянула на отца и промолчала. Лицо у нее было серьезным. Она вела себя не так как мой отец, хотя после высказалась по поводу моей поспешной женитьбы. Плохих слов я от нее не услышал. Правда, и восторга мать не проявила. В отличие от отца она не горела желанием, как можно быстрее, познакомится со своей новой родней, то есть с отцом Светланы — Филиппом Григорьевичем, матерью — Марией Федоровной и ее братом Алексеем.
Я посмотрел на мать. Она внесла сомнения. Я не знал — тащить родителей в поселок или же — лучше не следует — мне воочию представилось скудное убранство квартиры Зоровых, а затем я увидел своих новых родственников: небритое лицо тестя и несогласное тещи и решительно сказал:
— Нет, еще будет время, съездим, — и про себя подумал, что не следует показывать одежку, по которой встречают человека — пускай они узнают Светлану ближе — увидят ее добрую душу, а уж все остальное потом. Тогда, это вряд ли повлияет на наши отношения.
Мне удалось уговорить моего отца Николая Валентовича повременить со знакомством. Я объяснил:
— Вот Светлана приедет, и мы все обсудим, возможно, также, как и у нее, там, в поселке отметим здесь наше событие и уж после нагрянем к ее родителям, предварительно, сообщив им об этом.
Мать поддержала меня:
— Сын прав! — сказала она. — Зачем нам еще одно столпотворение — снег на голову. Ты то умный человек, работаешь в министерстве, а порой ведешь себя как ребенок.
— Хорошо-хорошо! — буркнул отец. — На том, и порешим.
Меня на время оставили в покое. Я мог заниматься собой. Конечно, мне было трудно. Все мои мысли были о Светлане. Она домой поехала не гулять. Была летняя пора. Зоровы имели приусадебный участок и ее руки не были лишними. Она должна была помочь матери. Я для нее там был лишь помехой. В крестьяне не годился. Насколько мне помнится, помощь колхозу от меня была не значительной, когда я вместе со студентами техникума выезжал на уборку урожая. Кроме того, я оставил Светлану еще и из-за того, что мне не хотелось вносить в наше прекрасное полотно-картину — мысленное венчание в храме и брачное соитие во ржи, недалеко от леса — черные краски бытия.
Дни шли медленно. Я торопил время, ждал встречи с женой. Мне о дне ее приезда сообщил Алексей. Он часто ездил в поселок, я думаю, это было связано с приездом его подруги Людмилы.
Людмила не любила Москву и оттого в поселке многие ее считали своей, а может быть еще из-за того, что она часто при любой возможности стремилась оказаться в поселке у бабы Паши. Мой зять мог с ней видеться запросто. Для этого ему достаточно стукнуть в стену и выйти во двор. То, что отношения у них были близкими, я догадался сразу.
— Дурак-дурак, упустил свое счастье, — не раз я после слышал от Светланы. Она, толкая его в шею, говорила. — Людмила была бы тебе хорошей женой. Зачем тебе далась Надежда? Она городская, на нее дунь, и согнется как лоза. А Людмила крепко стоит на ногах. Ей любая работа ни почем. Все умеет делать сама, ни на кого не надеется. — Я понимал, что Светлана была недовольна поспешной женитьбой брата. Надежда в доме не была хозяйкой, не стремилась ею быть — все заботы она переложила на мать и этим пользовалась.
— Я, побитый был, ты же сама знаешь! — «отпихивался» от сестры Алексей. — Помнишь, или уже забыла, какой я пришел из армии. Ты думаешь, я бы не женился на Людмиле, женился. Это теперь я уже другой — при руках и при ногах. Тогда днями лежал пластом. Мне ничего не было нужно. Даже любовь. Вот так!
Алексей мог быть с Людмилой счастлив. Мог, но отчего то не был. Мой зять мучил женщину и сам мучился. Его жизнь катилась не в колею — сикось-накось.
Зоров довольно часто, чуть ли не каждый день бывал в поселке, видел я его и у себя дома. Дорога к автостанции шла через нашу улицу. Алексей был прост: новости доносил мне легко, не стесняясь.
— Андрей, ты не представляешь, как у нас в поселке говорят о вашей свадьбе: Светлана герой дня! Она — умная. Ты — лох. Она тебя захомутала. — Я отмахивался от Алексея:
— Отстань, не до тебя! Скажи лучше, когда твоя сестра намерена приехать к законному мужу?
— В воскресенье! Я уже тебе это раз несколько говорил, а ты не принимаешь моих слов! Может, для тебя уже русский язык стал непонятен? Ты уж извини, другого языка я не знаю! — сказал Зоров, развернулся и ушел, торопясь туда, где находилась моя жена Светлана, к себе в поселок.
Ожидание мне давалось тяжело. Но я ничего не мог поделать. Поселок был рядом и далеко. Светлана находилась рядом и далеко. Мои мысли были только о ней, ни о ком более.
В день приезда жены мне пришлось основательно посуетиться. Я оббегал весь свой городок в поисках цветов.
Найти их оказалось невозможно — бабушки везли все в Москву. Нарвать цветов у себя на клумбе, я не смел — они не имели того вида. Мать их выращивала для души, а не для торжеств. Любисток, московская ромашка, анютины глазки… — все это не то.