Паприка (Papurika)
Шрифт:
Осанай достал из кармана МКД, который Сэйдзиро Инуи уже успел прозвать «дьявольским семенем», и, повинуясь наказам Инуи, без всяких угрызений совести вставил модуль размером с косточку мушмулы в волосы крепко спящего Симы.
Осанай выведал у Химуро конструкцию и способ управления «Дедалом» и прекрасно знал, что модуль не оснащен функцией защиты от проникновения извне. Модуль слабо, но держался за жидкие волосы Симы.
Осанай вышел из комнаты отдыха в кабинет, подсоединил к компьютеру Симы коллектор с записанными снами больных и подключил к сознанию спящего. Если директор и вправду переболел психоневрозом, на него должен легко подействовать бред шизофреников. Чтобы не навлечь никаких подозрений, симптомы у Симы должны проявляться постепенно, а для этого Осанаю предстояло поставить механизм замедленного действия, как это прежде он проделал с Нобуэ Какимото и Цумурой. Осанай вставил в дисковод флоппи со специальной программой
Возвращаясь в стационар, Морио Осанай думал об Ацуко Тибе. Он знал, что Ацуко и Косаку Токида искали пропавшего Химуро и мини-коллекторы «Дедал». Осанай злился всякий раз, когда думал о платонической связи Ацуко и Токиды. Он по-прежнему любил Ацуко Тибу, и любовь его с недавних пор разгоралась все сильнее. То была мучительная страсть, и он бесился оттого, что не мог в этом признаться Ацуко. Он прекрасно понимал, что Ацуко Тиба считала его просто-напросто врагом, правой рукой Инуи, а его чувства воспринимались как холодный расчет: все-таки ей светила Нобелевка.
Осанай заметил в аптеке Токиду, но прошел по коридору как ни в чем не бывало. Он считал Токиду гигантским комом комплексов неполноценности, а его разработки воспринимал как попытку выставить все эти комплексы напоказ. Почему он так думал? Из Токиды фонтанировала извращенная энергия, и ученый, вопреки всякой морали, выдавал на-гора модули, в которых не было ничего человеческого.
Осанай и его учитель Сэйдзиро Инуи сходились в том, что недопустимо сочетать психоаналитическую терапию с высокими технологиями. Они верили, что лечение психических заболеваний современности, во многом вызванных техногенной цивилизацией, при помощи самих научных технологий – фундаментальная ошибка, которая противоречит божьему промыслу. Разумеется, Осанай признавал эффективность психотерапевтической аппаратуры и применял ее в лечебных методиках, однако насильственные способы лечения, вроде подключений Ацуко Тибы к душам больных, он считал антигуманными и для психотерапевта неприемлемыми. К тому же если за такие методики награждать Нобелевской премией, «психология для человечества» сведется к «психологии для технологий». Пациенты превратятся в разменную монету, а пропитанное человеческой теплотой психоаналитическое лечение, которым он, шаг за шагом преодолевая трудности, овладевал, утратит под собой почву и устареет, как древняя медицина, алхимия и магия. Пока аппаратура не получит должной оценки, а методы лечения не будут применяться справедливо, Косаку Токиде и Ацуко Тибе Нобелевскую премию присуждать ни в коем случае нельзя. Осанай свято в это верил. Его убеждение было таким же непоколебимым, как и стремление Сэйдзиро Инуи вернуть институт на праведный путь.
Ацуко Осанай еще как-то мог простить, и причина здесь проста: она – женщина. Что с нее взять, раз у нее нет идеалов? Вполне объяснимо, почему ее мысли заняты лишь тем, чтобы с упоением применять новые модули, которые разрабатывает Токида. Таковы все женщины-ученые, и требовать от них большего бессмысленно. Осанай отнюдь не смотрел на слабый пол свысока – все дело в женской сущности.
Но даже с такими убеждениями Осанай не мог устоять перед женской притягательностью Ацуко Тибы. Он никогда не видел Ацуко без одежды, но представлял, какое у нее подтянутое загорелое тело, как он будет ликовать, заполучив ее в объятья. Надеясь на свой прошлый опыт с женщинами, Осанай даже не сомневался: стоит ему, оставшись с ней наедине, признаться в любви и приласкать, как Ацуко с радостью ответит ему взаимностью. Он очень красив – такого, как он, еще нужно поискать. И красота у него – не полая и беспечная, а неоспоримо интеллигентная и изысканная. Да и кто подойдет Ацуко лучше Осаная? Ацуко двадцать девять, половое влечение у нее развито – вряд ли она не позволит заключить себя в объятия после его признания. От одной мысли, что в один прекрасный день его мечты могут стать реальностью, чувство Осаная разгоралось еще сильнее. Сладкая истома переполняла его – как будто Тиба рядом. В такие минуты Осанай удовлетворял себя сам – представлял ее глаза, подернутые дымкой страсти, губы, разомкнутые в восхищении. Ее замечательный ум – в смятении от грядущих наслаждений плоти. Такое безумное блаженство несравнимо с тем, что она могла переживать с Токидой при их испытаниях психотерапевтической установки. Токида похож на бегемота… Осанай мечтал о совершенно ином сексуальном опыте, не таком, как со старшей медсестрой этажа.
Мисако Ханэмуру – эту женщину с бледной кожей и зачатками целлюлита – он мог потребовать когда угодно. Мог даже уложить в постель к похотливому
Войдя в больничный корпус, Осанай удостоверился, что за ним никто не следит, и спустился на второй подземный этаж по лестнице за кухней. В подземелье было несколько пустующих карцеров. Их обустроили еще в те времена, когда буянивших пациентов держали взаперти, но теперь почти все в институте о них забыли. Отперев огромную железную дверь, Осанай по зябкому коридору направился к дальнему карцеру. В тесной клети, полтора на два метра, на железной кровати без матраса, прямо на сетке, в белом халате спал Химуро. К голове был прикреплен МКД, на столе сбоку лежал коллектор, из которого бедняга Химуро получал регулярную дозу сна шизофреника, тщетно пытаясь погрузиться в собственный уютный сон.
Осаная воротило от уродства Химуро. Теперь он жалел, что отдавался этой свинье ради того, чтобы расположить его к себе, но, чтобы он предал Токиду, следовало удовлетворять его сексуальные прихоти. Осаная передернуло: всю оставшуюся жизнь он может видеть Химуро в кошмарном сне. "Поделом же тебе! Создал программу проекции – вот и сходи от нее с ума. И забудь при этом меня. Забудь всё",- злорадствовал Осанай.
В коллекторе было отчетливо видно, как Химуро во сне играет с живой куклой – симпатичной японской куклой в человеческий рост, с короткими волосами. А в коллектор инсталлирована программа подсознательной проекции, предназначавшаяся то ли Цумуре, то ли Нобуэ Какимото. Осанай дал команду Хасимото временно изолировать колдег-почитателей Ацуко Тибы.
–
Он же принудил Химуро выкрасть МКД из кабинета Токиды, а когда тот принес модули, вместо привычной услады на диване Химуро ждал стакан с подсыпанным в напиток снотворным. Дальше все шло по плану – Осанай позвал Хасимото, они вместе перетащили Химуро в карцер, Осанай приказал Хасимото сделать подсознательную проекцию. Однако программу составили для импульса психических травм Цумуры и Нобуэ Какимото. Проекция длилась одну двадцатую долю секунды и повторялась с интервалом в три минуты, поэтому даже при наихудшем исходе для жертвы могла вызвать лишь бред отношения, а до распада личности дело бы не дошло. Многие знали, что Цумура и Нобуэ Какимото – самые преданные поклонники Ацуко Тибы в институте. Чтобы они не мешались, достаточно устранить их из лечебного отделения, вызвав у них бред отношения. А заодно и дурные слухи об институте пойдут. Но вот Химуро Осанай решил пустить в расход – он слишком много знал. Ему можно было сделать прямую проекцию сна тяжелобольного паранойей, который Осанай заранее скопировал из памяти рефлектора. Химуро опустится на самое дно бессознательного без малейших шансов на возвращение, и его личность деградирует.
Перед началом проекции Осанай на всякий случай" проверил карманы Химуро. Тот говорил, что Токида сконструировал шесть модулей МКД, а принес лишь пять. Осанай не исключал, что Химуро мог припрятать один для себя. Однако модуля не оказалось – разве что он мог прятаться в надкушенном шоколадном батончике, который лежал в кармане халата Химуро.
Когда Осанай начал проецировать в сознание Химуро сон тяжелобольного паранойей – ужасный до того, что сам он не рискнул даже мельком глянуть на монитор,- у Химуро вдруг задрожали конечности, лицо исказила скорбная гримаса, и он застонал. А спустя пару минут вдруг распахнул глаза, уставился на Осаная и заревел. Он был в глубоком шоке, как будто осознавал – человек рядом собирается его убить. Осанай вздрогнул. Химуро весь передернулся и продолжал орать. Однако вскоре закрыл глаза и, всхлипывая изредка, начал меняться. По его глупеющей на глазах физиономии становилось понятно: его затягивает в глубь бессознательного. И уже совсем скоро по лицу Химуро расползлась идиотская ухмылка – некрасивая, порочная, будто человек вкусил таких наслаждений, по сравнению с которыми меркнет любая действительность. И тут Осанай злобно захохотал.
19
– Конакава! Эй, Конакава! – окликнул Носэ человека, выходившего из аптеки. Он собирался улизнуть с банкета автопромышленников и направлялся в фойе.
Тосими Конакава был его близким студенческим другом – высокий, крепкий, усатый… Усы-то он носил уже лет десять, однако Носэ поразился, насколько похудел Конакава с их прошлой встречи пару лет назад.
– Что с тобой? Нездоровится? – поинтересовался Носэ, едва Конакава, слегка улыбнувшись, ответил ему легким поклоном. Этих мужчин объединяла дружба без оглядки на должности и успехи в карьере.