Парад Победы
Шрифт:
…Конечно, обо всех событиях, о которых я только что рассказал и которые предшествовали вводу в бой нашей дивизии, мы с Борисом или я, по крайней мере, узнали много лет спустя. Но мной описана вся эта обстановка с одной целью — показать читателю картину, которая сложилась к нашему приезду в часть.
Вопрос о направлении нас на фронт, как я уже говорил в предыдущей главе, решился в Горьком одновременно с отправкой нескольких маршевых рот. Мы погрузились на два речных парохода, предварительно сделав запас сухих пайков. Расположились на верхней [132]палубе. Плыли без остановок. В следующую ночь прибыли в Камышин, выгрузились. Наши места заняли раненые, и судно ушло вверх по течению.
В городе сразу бросились в глаза «шрамы» войны: видно, бомбили его частенько. Вокруг много зенитных батарей. Никогда
Так думал я, и в сердце закипала лютая ненависть.
…На двух баржах с буксирами нас переправили из Камышина на левый берег, где уже стояли грузовики. Видно, такое случалось не первый раз — все было отлажено и действовало четко, как часы. До наступления рассвета прибыли в пункт назначения. Там, как я заметил сразу, все вслушивались в далекий гул орудийных раскатов: он то усиливался, то стихал. А мы с Борисом Щитовым всматривались в солдатские лица — очень разные люди по возрасту, облику, национальности. Но были в этих лицах общая озабоченность и тревога — тех, кто постарше, выдавали желваки. Бросалось в глаза, что все были молчаливыми, а если говорили, то вполголоса. Немолодой солдат, растягивая слова, сказал: «Эта бомбежка-утюжка знакома». И затянулся цигаркой. Курили махорку и самосад, с наступлением темноты курили «в рукав». Если кто-то нечаянно нарушит светомаскировку, немедленно окликнут, да еще бока намнут. [133]
На протяжении всей поездки на машинах никто ни разу не закурил — нас строго предупредили на сей счет. Ехали мы километров 150, около пяти часов в сплошной темноте. Как могли водители справиться с такой задачей — до сих пор не понимаю! Правда, у машин сзади был постоянно включен стоп-сигнал; стекло максимально «пригашено» темной краской. На расстоянии 50–100 метров видно хорошо, а сверху вообще не видно. Разве что если только залететь в хвост колонне и пройти на бреющем полете…
Пока мы ехали, грохот боя не прекращался — это была ночь на 15 октября. По мере приближения к Сталинграду артиллерийская канонада становилась все громче. Как известно, именно тогда немцы старались развить удар от захваченного ими Тракторного завода. Делалось это в двух направлениях — на север, вдоль Волги, в сторону Спартановки и рынка, а также вдоль Волги — на юг, в сторону завода «Баррикады». Противник поставил цель — выйти 62-й армии в тыл, отрезать ее от Волги, окружить и уничтожить.
По истечении нескольких дней мы с Борисом уже ориентировались на слух, где разгорается бой. Исходя из этого могли предполагать, и почти безошибочно, когда «волна» докатится до нас.
Расположение частей 62-й армии, куда мы направлялись во второй половине октября 1942 года, было следующим.
На самом правом фланге — в районе рынка и Спартановки — оборонялась группа полковника С. Горохова. Дальше на север, до основных сил Сталинградского фронта, стояли немцы — 14-й танковый корпус 6-й армии. Они прорвались к Волге еще в августе и капитально закрепились. Ниже по реке, то есть южнее, находились Тракторный завод, поселок и завод «Баррикады», поселок и завод «Красный Октябрь» — это северная часть города. Затем — от Мамаева кургана, «дома Павлова» [134]и мельницы — на юг шла центральная часть города. Здесь оборонялись главные силы 62-й армии. И хотя 14 октября Гитлер приказал на всех фронтах перейти к обороне, но сталинградского направления это не касалось. Это направление, наоборот, постоянно усиливали. 14 октября был один из тяжелейших дней. За сутки враг совершил более трех тысяч самолетовылетов. Зарево пожарищ, обрамлявшее город, было видно за десятки километров.
На рассвете 15 октября мы прибыли в пункт назначения — чуть севернее поселка Бурковский. Прибывших разводили группами. Нас с Борисом Щитовым направили в разные полки 138-й стрелковой дивизии, расположенные
По прибытии в полк со мной на ходу поговорил начальник артиллерии, привел в батарею 120-миллиметровых минометов, представил командиру батареи и ушел. Тот долго меня рассматривал, потом спросил:
— Воевал?
— Нет.
— Я тоже — нет.
Вид у него был болезненный, бросалась в глаза желтизна на щеках. Командир приказал ординарцу вызвать сержанта Агапова. Тот оказался полной противоположностью комбату — плотный, краснощекий, лет сорока — сорока пяти, сибиряк. Говорил Филимон Агапов медленно, весомо, ходил — не торопясь. Комбат сказал: «Это твой командир взвода… Сейчас он познакомится с личным составом, материальной частью, посмотрит коней, запасы, особенно мины. Нас [135]предупредили — получен боевой приказ». Потом, обращаясь уже ко мне, добавил:
«Ты, это самое (у него „это самое“ повторялось почти в каждой фразе), приведи себя в полевой вид, а то как на параде».
Мы с Агаповым пришли во взвод, познакомились с бойцами. Был там еще один сержант — Серов Сергей, парень лет двадцати пяти из Арзамаса. Отслужив три года, уволился в запас, а потом был снова призван. Полтора года служил в запасной бригаде, в школе по подготовке сержантов. Сказал, что помнит меня. Он был здесь всего несколько дней, но уже обосновался и чувствовал себя старожилом. Да! Оказалось, на батарее из комсостава всего двое — комбат и я. Правда, сержанты — сильные, самостоятельные. Старшина батареи — тоже. Все прошли кадровую службу. Это радовало: нормальный психологический климат!
Осмотрев позиции, я увидел добротные блиндажи, аккуратные ходы сообщения. Неподалеку, в овраге — ниши для лошадей, минометов, там же сложены боеприпасы. И везде следы бомбежек. Поинтересовался, не было ли жертв. Сказали, что пока обошлось, но в полку погибшие есть. Светало, когда мы со старшиной и Агаповым пришли на вещевой склад полка. К тому времени там уже был список пополнения: мне без разговоров выдали все полевое — с головы до ног. И тут начался массированный налет на город…
Казалось, немецким налетам не будет конца. Зенитки захлебывались, обстреливая их. С полевых аэродромов — на малых высотах — врывались в воздушную схватку наши истребители. Кто-то кого-то сбивал. Мы видели горящие самолеты, но нельзя было понять, чьи они. Услышал голос: «Вот как все обернулось… Разве думали, что дойдут до Волги?» Я обернулся — Агапов. Оставалось лишь успокоить подчиненного: «Это временно. Мы их непременно разобьем». Больше не знал, [136]что говорить. А он мне снисходительно: «Ясно, разобьем, сомнений нет. Но зачем же пускать так далеко? Ведь, гад, до Волги дошел!» Я молчал, потому как был с ним согласен, но требовалось что-то сказать. Тогда Агапов сам пришел мне на помощь: «Сталин издал приказ „Ни шагу назад!“, нам его читали несколько раз. И каждый раз я думал: этот приказ был нужен еще в прошлом году. Тогда бы не боролись с ними на Волге, а выясняли отношения на Эльбе…» Я согласился, спросив, кто он по специальности. «Учитель я, учитель. Педтехникум окончил, учил детей. Жизнь заставила — стал агрономом, затем — сел на трактор. А по натуре я учитель. Так и звали в деревне — „учитель“. Мы все родом из Сибири, наши корни вокруг Абакана. Красивые места, сколько зверя, рыбы! Детишек у всех — пруд пруди. У меня четверо, у двух братьев по пять. У меня, правда, три девки и один Василек… Такой же, как и ты. Тебе сколько?» Кажется, я покраснел: «Скоро девятнадцать». — «Ну вот, считай, тебе отец. Не обижаешься? Ведь я по-доброму». — «А я и не обижаюсь».
Со временем у нас с Агаповым все образовалось: в присутствии других он обращался ко мне по уставу — «товарищ лейтенант» и на «вы», а когда оставались вдвоем, говорил: «Сынок, как ты себя чувствуешь? Есть хочешь?» Я был благодарен ему за благородство и внимание.
Над Сталинградом постоянно стояло, упираясь в небо, громадное черное облако. А с людьми, кажется, ничего особенного не происходило. Все получили личное оружие, а комсостав, кроме нагана, еще и ППШ (пистолет-пулемет Шпагина) с двумя дисками. Поэтому все были заняты прежде всего оружием.