Параллельная ботаника

Лионни Лео

Рис. 17 Бехин брата Джиролимо ди Гусме, с рисунка тех времён

Распределение «корневых шишек» на листьях Camporana изучалась средневековыми алхимиками и чародеями. Это именно из их записок, которые иногда чрезвычайно загадочны, мы узнаём о существовании растения в не столь отдалённые времена. В Зихарми мы читаем: «Все вещи приходят, чтобы пройти, таков их порядок здесь. Фигуры, образованные звёздами и планетами, открывают сокрытые вещи и самые глубокие тайны. Таким же самым образом на покрове листьев бехин есть наросты, которые являются звёздами растения». Чародеи исследовали тысячи и тысячи листьев в надежде на пророческие знаки, и бесконечно блуждали по лесам в поисках легендарных листьев. Брат Джиролимо ди Гусма, алхимик и учитель небесных наук, оставил нам ряд диаграмм, иллюстрирующих пятна леопарда и распределения родинок на человеческом теле. Среди них, однако, есть рисунок листа, который, вне малейшего сомнения, является Camporana (рис. 17). На нём положение наростов показано относительно небес и знаков зодиака. «Тот, кто находит бехин, может изучить свою собственную судьбу», заявляет брат Джиролимо, добавляя, что, соответственно тому, находятся ли наросты справа или слева на листе, они относятся к хорошим и удачным событиям, или к плохим и неудачным. Что достойный монах позабыл сообщить нам — так это то, какая сторона листа является передней, а какая задней, и из-за этого мы никогда не можем чувствовать уверенность, отличая правое от левого. Дальнейшее осложнение состоит в том, что, когда гравюры на дереве были напечатаны с первоначальных рисунков, они были с огромной степенью вероятности зеркально развёрнутыми, хотя мы не уверены на сто процентов насчёт этого. Поэтому может статься так, что в неприятном случае, если кто-нибудь наткнётся на лист бехина в каком-то отдалённом лесу, мы можем, по крайней мере, быть уверенными, что знание его судьбы и будущего может счастливым образом быть отклонено им.

В Jardins Publiques в Уагадугу, столице некогда существовавшей французской колонии в Верхней Вольте, есть удивительная маленькая восьмугольная чугунная консерватория, приписанная Эйфелю. Художественное оформление было добавлено позже, в период art nouveau, и замысловатые цветочные мотивы, столь типичные для этого стиля, переплетаются с настоящими растениями, видимыми через пыльные оконные стёкла.

Табл. XVI Camporana menorea

В этой консерватории есть все виды растений, типичных для внутренних районов Берега Слоновой Кости, а особенно те, которые растут вдоль трёх верхних притоков реки Вольты — Чёрной, Красной и Белой, а также Оти. В одном углу находится группа бронзовых фигур, пожертвованных колонии в 1908 году Жаном Филиппом Одо, губернатором территорий, которые теперь образуют государство Того. Одо, который, подобно многим французским бюрократам того времени, был также натуралистом и довольно хорошим малым поэтом, написал: «anciennes audaces de plantes solitaires / negres botaniques d'herbaires silencieux / noyes dans le temps d'un fleuve phantom.» Слова «древний», «одинокий», «чёрный», «тихий» и «призрачный» образуют вербальную цепочку, которая не оставляет сомнений, что растения, которые он описывал, были параллельными растениями, которые за века до этого процветали по берегам большой африканской реки.

Бронзовых фигур, выставленных в консерватории, всего девять. Пять из них представляют Camporana, обитавшую в этой области и известную туземным племенам как тиале или келетиа. Из остальных четырёх три — растения, относящиеся к нормальной ботанике, но четвёртое не может быть с уверенностью отнесено к тому или иному царству. Некоторые эксперты думают, что это четвёртое растение — Sigurya, но экземпляр не имеет достаточного количества пендулантов, чтобы подтвердить эту гипотезу. В то же самое время растение обладает множеством особенностей, которые были бы решительно неправильны в общем ряду тропических растений. Пять кампоран представляют вертикальные разновидности, известные нам. Две из них — почти два метра высотой и имеют довольно нерегулярное распределение наростов. Одна из них — просто миниатюрный вариант больших, с почти одинаковыми пропорциями. Из остальных двух бронзовых фигур каждая представляет C. menorea, название которой происходит (Табл. XVI) отчасти от её меньшего размера (лат. «minus» — меньше), и отчасти от её явственного сходства с менорой, подсвечником с семью ветвями, используемом в еврейских богослужениях (фактически название ему было дано израильским натуралистом Исмаэлем Бродским) [26] . Другая бронзовая скульптура — типичный экземпляр маленькой Camporana «для Грейс обретённой», окрещённая таким образом сёстрами из миссии в Туогохо из-за её почти сердцевидной формы. Добрые сёстры, которые не думали дважды о заключении компромисса с анимистическими культами местного населения, придумали историю, которая нашла завершение в чуде, совершённом святым Трино из Монтассано, чьи молитвы смогли превратить ядовитое растение, вызвавшее смерть тридцати детей — ужасный фухамек [27] — в безвредное растение, которое силой чуда приняло форму Священного Сердца Иисуса.

26

В отличие от ритуального подсвечника, семь «рук» C. menorea соединены вместе, образуя единое тело, а на вершине каждой из них находится небольшое углубление, содержащее парамиметическое «семя», похожее на «семя» Giraluna.

27

Смертельный ядовитое растение, похожее на Tahana fremens. Племя туогохо боится его предательского запаха, который даже при кратковременном вдыхании может вызвать смерть. Они называют его Цветком Хуа. В их мифологии Хуа — тысячеголовый дьявол, и в каждой голове разный cnel, думал.

Protorbis

Над ложем в стиле ампир в Золочёной Комнате замка Шато Нуильи в Венсене висит большое полотно Жерара Мелье, искусного живописца, двоюродного брата известного кинопроизводителя, который пользовался некоторой славой в художественных кругах Парижа в конце прошлого столетия. Это портрет бабушки ныне здравствующей графини Аман Эйн. Хотя изображение самой леди выписано реалистично, в манере, слегка напоминающей стиль Давида, фон указывает на темперамент, который, возможно, в иные времена истории вкусов мог бы найти отражение в столь лирическом плане. Он представляет широкий вид с суровыми горами, устрашающе громоздящимися под грозовыми облаками. В узких долинах можно увидеть чёрные кипарисы, а на неровном горизонте виден силуэт изломанного дуба.

Но фактически это не пейзаж, как кажется на первый взгляд. Вместо него это натюрморт, куча необычных растительных форм, представляющих собой нечто среднее между грибом и картофелиной, из которых прорастает несколько листьев, похожих на листья петрушки или сельдерея.

Разновидность двусмысленной игры; гамбит, который позволяет зрителю преобразовать пейзаж в натюрморт и vice versa, совершенно застаёт его врасплох: это показывает наследственный дар гения, который, подобно листу невообразимого цвета, распускается время от времени на генеалогическом древе Мелье. Но если бы важность той экстраординарной картины на этом завершилась, мы могли бы иметь основание говорить не более, чем о прихоти одарённого, но несколько причудливого нрава. Её важность лежит в иной плоскости, и лишь недавно мы получили возможность почувствовать её истинную глубину.

Грибы, разбросанные по расстеленной зелёной ткани, которую мы воспринимаем в «пейзаже» как холмистый зелёный луг среди суровых гор, фактически являются некоторым количеством Protorbis foetida, который Мелье, беспокойная душа и неустанный путешественник, привёз с собой из Малой Азии, куда отправился в экспедицию со своим другом биологом Жаном Энтига. Мелье был человеком революционного склада, который не смущался, принимая заказы от более богатых эшелонов парижской буржуазии, людей, которые, не желая даже в минимальной степени принимать любой идеологический порядок, увлекались тем, что посвящали свои вечера некоторым из наиболее эксцентричных членов интеллектуальной элиты. Возможно, часть бремени чувства вины могло бы снять то, что живописец создал этот trompe Voeil, будучи абсолютно уверенным, что растения были настолько редки, что никто никогда не поймёт его акта провокации, который в любом случае имел плохой вкус и небольшое политическое значение.

И так дела обстояли до 1935 года, когда профессор Пьер-Поль Дюмаск, друг детства семейства Нуильи, определил, что фантастический пейзаж — это важная группа параллельных растений. Не полностью ясны ни обстоятельства, ведущие к открытию этих Protorbis в Персии, ни наше знание о том, почему они остались во владении Мелье. Тот факт, что Жан Энтига был заядлым коллекционером работ своего друга, предполагает, что таинственные клубни могли быть переданы живописцу в обмен на одну из его картин. С тех пор мы узнали, что Мелье хранил их в прозрачном ящике вроде аквариума, покрытом листом стекла, наряду с тысячей других бесполезных штуковин, которые он привёз из своих путешествий, и которые лежат кипами и расставлены по полкам и всем другим доступным местам в его студии.

После смерти Мелье его сестра Мелинда унаследовала весь этот bric-a-brac. Дюмаск, вдохновлённый своим открытием значения картины, неутомимо вёл расследования, которые привели его в конечном счёте к сыну Мелинды, доктору в Арбье (Indre-et-Loire), который, в свою очередь, унаследовал эту причудливую коллекцию. Было несложным делом убедить доктора пожертвовать аквариум и его таинственных жителей, которые за все эти годы не выказали ни малейшего признака повреждений, в пользу Лаборатории Параллельной Ботаники Ботанического Сада в Париже, где и Дюмаск, и Жизмон Паскен получили возможность изучить их в на досуге. Результаты их исследований были позже опубликованы в специальном выпуске Журнала Параллельной Ботаники (октябрь 1974) под довольно громким названием «Protorbis — параллельный гриб?»

Если сегодня мы владеем теми основными положениями знаний, которые позволяют нам продолжить наше изучение параллельных явлений, то мы в достаточной степени обязаны этим случайному открытию той картины Мелье. Но более важным в конечном счёте было вдумчивое и терпеливое исследование, которое позволило двум французским учёным определить истинную природу Protorbis, который является, несомненно, в высшей степени аномальным и причудливым. (табл. XVII)

Род Protorbis, в котором P. foetida — лишь одна разновидность, имеет некоторые несомненные черты подобия семейству грибов. Они включают форму, цвет и непрозрачность. Что отличает Protorbis от его кузенов с другой стороны границы — это неправильность его очертаний и исключительная массивность шляпки, которая менее похожа на шляпку гриба, нежели на какой-то огромный чёрный трюфель. Важность Protorbis заключена в отсутствии его точных измерений. Он может иметь любой размер, от бесконечно маленького до бесконечно большого; в этом отношении он напоминает нам первую флору из когда-либо существовавших, которая в своей совершенной прозрачности была абсолютно невидимой и потому никаким образом не подчинялась концепции измерения. Вообще, есть мнение, что фактически Protorbis наряду с тирилом являются одними из самых ранних параллельных растений. Некоторые экземпляры в пустынях Нью-Мексико и Аризоны, согласно Энтигасу, столь же велики, как близлежащие mesas, и действительно часто принимаются за эти холмы с их плоскими вершинами, несмотря на различия в форме и веществе. Protorbis фактически состоит из вещества, которое лишь при поверхностном знакомстве имеет облик камня. Если его стукнуть обычным геологическим молотком, оно испускает высокий металлический звук в полную противоположность своей тяжеловесной и матовой наружности. Безматериальность, которая является атрибутом большей части параллельных растений, в случае с Protorbis должна рассматриваться в ином свете и быть полностью пересмотрена. В смысле материала без всякой проверяемой внутренности, имеющего обычную плотность и лишённого любой измеримой характерной тяжести, мы можем всё ещё говорить о безматериальности или невещественности. Но в то же самое время кто-либо, не сведущий в путях параллельной ботаники, может увидеть или коснуться растения и объявить его — согласно его размеру — большим холмом или по сути бесформенным металлическим предметом.