Параллельщики
Шрифт:
– Это было в девяносто четвертом году. Союз развалился за три года до того, затем была еще одна попытка то ли переворота, то ли дележа власти. Страну лихорадило, старики умирали с голоду, дети бросали учебу, чтобы заработать на хлеб, зарплату людям не платили месяцами, а то и годами. И руководство нескольких уральских областей решило воспользоваться случаем. Они объявили о своей независимости, попытались захватить заводы и железные дороги. Если бы это им удалось – страны бы не стало: Урал делит страну пополам, там основная тяжелая промышленность, и через него идут все дороги в Сибирь. Москва поздно спохватилась, власть ускользала из рук президента, как раз когда-то и приехавшего с Урала, и его клики, никак не желавшей прекратить драку за кусок пирога. Тогда произошел новый переворот, успешный; к власти пришли военные, но не вояки, а хорошо знающие экономику, умеющие действовать и в стране, и во внешней политике. Они ввели диктатуру, национализировали все крупные предприятия, которые к тому времени пытались захапать бандиты, и ввели войска на Урал. Против воли других
Лаки сидел, задумчиво глядя на блестевшую воду, и вспоминал:
– Это был маленький городок на Урале, живший за счет вокзала, – обслуживал железную дорогу. Его пытались захватить сепаратисты, не только уральские части, но и «добровольцы» из Сибирской республики, которую тогда финансировали США и Англия – повторялось то же самое, что и в Гражданскую войну. Городок отбивался, станция оказалась разрушена при обстреле и взрыве самодельной бомбы. Меня нашли среди обломков вокзала, я был поцарапан и без сознания. Врач осмотрел меня, сказал: «Легкая контузия, все пройдет» – и отправил во временный детский дом – туда свозили всех сирот и потеряшек. Я ничего не помнил, на все вопросы отвечал «не знаю», и меня прозвали Незнайкой. Ни документов, ни имени, я не умел даже читать и писать. Через неделю начался новый обстрел, детский дом эвакуировали в подвалы какого-то старинного здания. Взрослых было мало, они держали оборону. Ночь, зарево пожаров, и мы, те, кто постарше, несем в подвалы малышню. Одна ходка, вторая, третья. Потом снова взрыв.
Лаки вздохнул, кинул важно проплывавшему мимо и делавшему вид, будто он не попрошайка, лебедю кусок булки.
– В госпитале со мной начал работать психиатр и вскоре заявил, что у меня проблемы с развитием, что я необучаем. Ведь я не знал дней недели, не помнил ничего из прошлого – только то, что было в детском доме. Мне повезло – в госпиталь приехал ученый из Москвы. Он поговорил со мной, связался с начальством и забрал меня к себе. Усыновить не мог – возраст не позволял, – лишь опекунство удалось оформить, да и то с трудом. Он стал моим дедом. Составил программу обучения, так что школу я заканчивал уже вместе со всеми. Дед и дал мне имя, узнав, что я дважды пережил взрыв, и оба раза почти не пострадал.
– Значит, имя у тебя придуманное? – Я теперь поняла, почему оно казалось мне неподходящим для Лаки.
– Верно. И поэтому я больше привык к прозвищу – оно более настоящее. Дед не только учил и лечил меня. Он всю жизнь работал в группе ученых, занимавшейся секретной темой, потому и приехал тогда в госпиталь – узнал о моем случае. Ну а сепаратисты – с ними разобрались довольно быстро, хотя, конечно, проблемы были, да и сейчас иногда возникают. Но люди на Урале и в Сибири не хотели такой «независимости» и поддержали присланных из Москвы военных. Это не пропаганда, я ведь тогда сам там был. Людям хватило разрушенных городов, других бед, и они выступили за единую страну. В понедельник как раз отмечали годовщину – День Воссоединения. Но тогда не только война повлияла… – Он снова посмотрел на кружившего рядом с мостками лебедя. – Была другая причина, более серьезная, мировая. И именно из-за нее существует и наша контора, и другие такие филиалы.
– Какая причина? Фо ничего не говорила.
– Фо не умеет толково рассказывать. – Он ласково улыбнулся. – Я же говорю: она человек дела. Для нее верх возможностей – отчет составить, и то получается один «скелет». Но в деле надежнее ее не найти. В институте она по полевой хирургии специализировалась, говорят, одной из лучших была.
– Так какая причина? – напомнила я, думая, что в спортивную и деятельную Светлану, кажется, влюблены все парни. Это и не удивительно.
– Причина? Придется говорить о прошлом, еще довоенном – я о Великой Отечественной. Впервые это случилось летом сорок первого, как раз в ночь нападения. Произошло все недалеко отсюда, в соседней области. Там был поселок, старинный, когда-то даже городом считался, а потом его перевели «за штат» [2] , и он постепенно стал превращаться в село. Но тут отменили крепостное право, начали появляться новые заводы, и один заводчик перестроил городок, сделав его чем-то вроде фабричного поселка. Что там производили, я не знаю, но завод был хоть и небольшой, но крепкий, к нему даже узкоколейку проложили. В Гражданскую его разграбили, потом начали восстанавливать, рядом детскую коммуну организовали, но жителей там все равно было меньше, чем до революции, многие дома стояли пустые. В конце тридцатых один дом купили ученые из Москвы, под дачу, и устроили в нем что-то вроде лаборатории, даже генератор привезли, чтобы от заводской электростанции не зависеть. Мы до сих пор толком не знаем, что они там делали, но результат аукается всем до сих пор.
2
Перевести город «за штат» – в XVIII–XIX вв. некоторые небольшие города лишались административного значения (в основном переставали быть центрами уездов), но сохраняли права города. В большинстве случаев они постепенно превращались в обычные села, и после революции их статус городов был окончательно упразднен. (Примеч. автора.)
– Какой результат? – Я кинула кусок булки лебедю, теперь явно намекавшему, что, если он не получит дани, нам мало не покажется.
– В ночь на двадцать второе июня рядом с тем городком были всполохи, похожие на северное сияние, слышался гул. Утром началась война, стало не до «природных явлений», но почти сразу же выяснилось, что и сам городок, и местность в радиусе десяти километров вокруг – исчезли. На этом месте возник лес, не совсем похожий на обычные. Исчезла узкоколейка, ремонтный стан рядом с городком, несколько деревень, детская коммуна. Ведущие к ним дороги словно обрезало стеной леса, в который никто не мог зайти: при попытке пересечь невидимую границу человек оказывался на противоположной стороне запретной территории, километрах в двадцати от места, где только что находился. И не только человек – любое живое существо.
Лаки кинул булку тому же нахальному лебедю, теперь решившему шантажировать уже его, потом шикнул на птицу, взмахнув рукой, и пернатый рэкетир с гордым видом удалился. Лаки же продолжил рассказ:
– Во время войны запретная зона оказалась на оккупированной территории. В нее бились и немцы, пытавшиеся разгадать ее секрет, – говорят, «Аненербе» там здорово отметилась, – и наши партизаны, искавшие безопасное место для лагеря. В сорок третьем году, как только область освободили, к этой закрытой зоне отправили группу ученых – собрали их со всех фронтов. Деду тогда было двадцать восемь, он ушел из аспирантуры добровольцем в первые дни войны и считался подающим надежды физиком, особенно потому что уцелел за эти годы. И его взяли в группу.
– Физик? Я думала, что он врач, – удивилась я.
– Кандидатскую по медицине он защитил уже через десятки лет после войны. К тому времени дед стал одним из руководителей института, работавшего над проблемой зоны, а тогда был простым эмэнесом. С зоной они бились десятки лет, много чего перепробовали, чтобы туда попасть, столько разных приборов изобрели. Уже в сорок девятом году у нас были радиоуправляемые вездеходы с кинокамерами, небольшие, конечно, почти игрушки, но были. На их основе потом и луноходы создавали, и многое другое. Туда они проникали без проблем, если на них или в них не было живых существ. Дед рассказывал: они специально какую-нибудь вещь, обычно стальной шарик, дрожжами обмазывали и в зону кидали. Шарик пролетал, а дрожжи телепортировались точно на противоположную сторону зоны и плюхались в миску, конечно, если ее подставить успевали. Оттуда же, из зоны, ничего нельзя было вынести, ведь даже в трухлявой щепке огромное число микроорганизмов. При попытке вытащить образцы, они телепортировались внутри зоны точно так же, как дрожжи, – снаружи. А вот если живое существо находилось в закрытом контейнере – тут уже сложнее, да и страшнее: организм пытался телепортироваться, но ему это не удавалось, и он буквально размазывался по стенкам, при этом, если оказывался достаточно крупным по отношению к контейнеру, останавливая его. Казалось, что контейнер на огромной скорости ударялся в преграду. Поэтому попытки перебросить в зону живые существа или вывезти что-то оттуда прекратили.
– И как эта история связана с вашей конторой? – Мне все это было интересно, но все же хотелось разобраться в сегодняшнем дне.
– Потерпи немного. – Лаки улыбнулся. – Зона была закрыта десятки лет, но кое-что удалось выяснить. Сохранились черновики и переписка тех ученых, что находились тогда в городке – бумаги в Москве остались. Они работали над совершенно неизученной тогда темой физики пространства и как раз собирались провести небольшой эксперимент по телепортации. Результат явно превзошел их ожидания.
Лаки усмехнулся, потом сделал вид, что замахивается, – пернатый рэкетир как раз начал новую попытку выбивания дани, но при виде резко поднятой руки со сжатым в кулаке «камнем» (на самом деле носовым платком), быстро отгреб в сторону. Лаки продолжал:
– Группа деда смогла восстановить некоторые формулы тех ученых. Если бы не слишком удачный эксперимент, они бы Нобелевскую могли получить – их теория на одном уровне с ОТО [3] Эйнштейна. Но вот такой результат: они исчезли, город тоже, вместо него – абсолютно закрытая для всего живого зона. Группа деда начала работать в этом направлении, создали два института: один у зоны, второй на Урале, подальше от крупных городов. Дед мотался между ними и как-то умудрился даже семью создать, троих детей воспитать. Так вот, группа работала, и по всем расчетам получалось, что часть поверхности нашего мира оказалась переброшена в какое-то другое место, но не на Земле, а в параллельном мире, а часть поверхности оттуда – к нам. Тогда о параллельных мирах даже фантасты не особо думали, так что фантастикой это никто не назвал. Исследователи выяснили, что из-за перемещения поверхности между мирами в зону проникнуть нельзя, только постепенно происходит слияние куска перенесенной поверхности с нашим миром, и через какое-то время та территория станет частью нашего мира и можно будет попасть туда. Расчеты оказались точными вплоть до недели, и в восьмидесятых годах люди смогли попасть в запретное место. Но к этому времени в стране уже шла перестройка, секретные институты расформировывали, ученых увольняли или отправляли на пенсию, а информацию передали всем, кто только спрашивал, да и тем, кто не спрашивал, тоже. Было много крика о «бесчеловечных опытах тоталитарного режима», ученых из группы деда начали травить журналисты и «правдолюбы». Но тут выяснилось, что подобная же зона была и в Северной Америке, только в безлюдной местности, из-за чего ее и не получалось обнаружить с воздуха или из космоса, а американцы о ней молчали, сколько могли. Мы о той зоне догадывались, они – знали о нашей. Теперь они все знали о наших исследованиях, мы же об их – ничего, только что подтвердилась теория «тени», возникающей при соприкосновении миров.
3
ОТО – общая теория относительности А. Эйнштейна. Нобелевскую премию он получил не за нее. (Примеч. автора.)