Парень и его пес [другой перевод]
Шрифт:
— В смысле?
— Слушай, пес, ну чего ты жопу задираешь?
— Ясно чего. А ты чего с этой гнидой валандаешься?
— Подумаешь! Большое дело! Телки у меня и раньше бывали.
— Те так на шею не вешались. Смотри, Альберт, хлебнешь-ты с этой тварью соплей.
— Не долби мозги!
Клык ничего не ответил. Только зло на меня глянул и поплелся прочухивать. Я залез обратно и запер дверцу. А телка опять хотела. Но я сказал, что не тянет. Да, испортил мне Клык настроение. Совсем я растерялся. Никак не мог решить, кого из них послать на хрен.
Блин, она была такая хорошенькая!
Тут Стелла-Джейн
— Расскажи еще про низухи, — попросил я.
Поначалу она все дулась и много не болтала, но потом отошла и разговорилась. Я до хрена всякого узнал. Подумал, может, когда и пригодится.
На месте прежних Соединенных Штатов и Канады теперь всего лишь пара сотен низух. Отрыли их там, где были шахты, колодцы — короче, всякие дыры поглубже. Некоторые, особенно на западе, разместились в подземных пещерах. В глубину обычно от двух до пяти миль. Вообще низуха — она вроде большой системы шлюзов, которую поставили на попа. А народ тамошний — отборные козлы. Южные баптисты, фундаменталисты всякие. Сволочь буржуйская, у которой на уме только закон и порядок, а воли им бы век не видать. Вот они и вернулись к той жизни, что уже полтора века как накрылась. Взяли к себе разных ученых, какие еще оставались, заказали им сделать всю работу, все, что надо, изобресть — а потом выгнали нахрен. Не требовалось им никакого прогресса, никакого инакомыслия — и никого, кто мутит воду. Нахлебались они уже этой воды. И прикинули, что самое лучшее время было до Первой Мировой. Прикинули, что если смогут это время вернуть, то проживут себе тихо, мирно и счастливо. Вот, блин, козлы! Я бы в любой низухе мигом свихнулся!
Стелла-Джейн улыбнулась, прильнула ко мне — и на этот раз я не стал ее отталкивать. Она снова стала водить рукой, везде трогать, а потом спросила:
— Вик?
— Чего?
— А ты бывал влюблен?
— Чего-чего?
— Ну, влюблен. Любил ты когда-нибудь девушку?
— Ха! Зуб даю, нет!
— А ты вообще-то знаешь, что такое любовь?
— Ясное дело. Еще бы не знать.
— Но если ты никогда не любил?..
— Не надо песен. Пуля мне в череп тоже никогда не залетала. Но я наверняка знаю, что мне это не понравится.
— Нет, ты точно не знаешь, что такое любовь.
— Ну, если это значит жить в низухе, то не очень-то и знать хотелось.
Дальше мы шибко долго разговаривали. Она снова потянула меня к себе, и мы еще разок перепихнулись. Когда кончили, я услышал, как Клык скребется в дверцу. Пришлось встать и открыть.
— Все чисто, — сказал Клык.
— Уверен?
— Ага. Уверен. Штаны надень, — проворчал он язвительно. — И выйдем. Надо переговорить.
Я присмотрелся к псу — он не шутил. Тогда я натянул джинсы, кеды и выбрался из бойлерной.
Клык потрюхал вперед — через какие-то обгорелые бревна наружу из гимнастического зала. Зал теперь валялся внизу. Будто огрызок гнилого зуба.
— Ну, чего там тебя заело? — спросил я.
Пес залез на бетонную глыбу и оказался со мной нос к носу.
— Хреново ты, Вик, со мной обошелся.
Ага, серьезно. Уже, блин, не Альберт. Вик.
— Чего? Когда?
— Вчера вечером. Надо было оставить телку урле и линять. Вот это было бы в жилу.
— Да я же хотел ей вдуть!
— Знаю, что хотел. О том и речь. Сегодня-то
— Да я еще хочу.
Тут он рассвирепел.
— Слушай, приятель… а ты не думаешь, что мне тоже кое-чего хочется? Мне нужно похавать, залечить бок и свалить отсюда куда подальше. Может статься, урла так скоро не угомонится.
— Не ссы. Все образуется. Это же не значит, что ей с нами нельзя.
— А это уже другая история. Мы теперь, значит, втроем? Так?
Я тоже мало-помалу начал заводиться.
— Ты, блин, болтаешь, как пудель.
— А ты — как пидор.
Я замахнулся влепить ему по морде. Он даже не дернулся. Я опустил руку. Никогда я Клыка не бил. И теперь начинать не хотелось.
— Извини, — сказал он негромко.
— Проехали.
Друг на друга мы не смотрели.
— Слушай, Вик, ты ведь кое-чем мне обязан. Что, нет?
— Разве стоит напоминать?
— Может, и стоит. Да, может, и стоит кое-что тебе напомнить. К примеру, как тот угорелец выскочил из-за угла и хотел тебя сцапать.
Я передернулся. Тот раздолбай был весь зеленый. Самый что ни на есть зеленый. Светился, как гриб. От одного воспоминания блевать потянуло.
— А я тогда взял его в оборот. Верно?
Я кивнул. Верно, мутт, верно.
— А ведь я мог круто обгореть. И подохнуть. Вот и все, что мне бы тогда причиталось. Верно? — Я снова кивнул. Говняно у меня стало на душе. Не люблю чувствовать себя виноватым. А ведь у нас с Клыком было так на так. И он это знал. — Но я это сделал. Сделал? — Я вспомнил, как вопила та зеленая тварь. Блин, сплошная зеленая слизь и ресницы.
— Ладно, кончай атигировать.
— Агитировать.
— Да насрать! — заорал я. — Кончай свою долботню! Или забудем все вонючие договоры!
Тут Клык взорвался.
— Вот сучья спирохета! Может, и стоит забыть! Давай забудем!
— Ну ты, плесень, что такое спирохета? Как пить дать какая-нибудь погань. Полегче, мудолиз, а то под жопу получишь!
Потом мы сели спиной друг к другу и минут пятнадцать не разговаривали. Оба понятия не имели, что теперь делать.
Наконец я чуть осадил. Стал говорить тихо, спокойно. Вроде уже собрался было его отшить, но сказал, что хочу, чтобы все у нас было по-честному, как всегда. Клык стал угрожать, что, мол, и к лучшему, что в городе есть пара клевых парней, которые только и мечтают о псе с таким нюхом, как у него. Тогда я сказал, что не люблю, когда мне угрожают. Пусть следит за своим гнойным языком, если не хочет, чтобы я переломал ему лапы. Он совсем разъярился и гордо направился прочь. Я бросил ему вслед насчет его сучьей матери и поплелся в бойлерную кинуть этой Стелле-Джейн еще палку.
Но только сунул туда голову, выяснилось, что телка успела прихватить себе пистолет одного из дохлых гопников. Рукоятка пистолета легла мне над правым глазом. Я упал как полено — и дух из меня вон.
— Говорил же тебе. Добра от нее не жди. — Клык смотрел, как я раскрашиваю йодом рану на лбу. Стоило мне сморщиться, как чертов хвост ухмыльнулся.
Потом я убрал аптечку и, пошарив по бойлерной, забрал все оружие, какое смог. “Браунинг” я предпочел тяжелому “томпсону”. И тут наткнулся на штуковину, которая, видно, выпала у телки из одежды.