Парфетки и мовешки
Шрифт:
За целый месяц они не переговорили столько, как за этот час; доверчивая душа Гани точно распахнулась перед ласковой Женей, а хитрая соседка читала в ней, как по книге. Теперь она знала, что Савченко живут в своем доме в большом приволжском городе, что отец ее занимает хорошее место как офицер Генерального штаба и что их дом — полная чаша. Но что со смертью матери Гани отец резко изменил прежний образ жизни, он с головой ушел в службу, стараясь заглушить боль надорванного горем сердца.
Картина домашнего уюта Савченко казалась Жене настолько заманчивой, что она отнюдь не прочь была
«Счастливица, — мысленно позавидовала она соседке, — и дома у нее все хорошо, а еще и родня, видать, богатая, не то что у меня — ни у себя, ни у других, все беднота одна…» — и Женя с трудом подавила тяжелый вздох.
Она ласково обвила шею Гани тонкими нежными руками и крепко поцеловала ее. Савченко была в таком восторженном состоянии, что ее не удивила горячая ласка почти чужой ей до этого дня девочки. Она порывисто ответила ей таким же горячим поцелуем, чувствуя искреннюю благодарность соседке за ее сочувствие.
А дальше разговор, естественно, зашел о дружбе.
Тишевская казалась Гане такой доброй и отзывчивой, Женя так искренне сумела разделить ее радость — разве она ей не друг? Впрочем, Ганя была так счастлива и возбуждена, что весь мир казался ей прекрасным, а все девочки — добрыми и хорошими, даже к Исайке она не испытывала былой вражды.
Весь день девочки не расставались, и уж к вечеру в классе стало известно, что Тишевская и Савченко — подруги.
Сердце Гани на секунду замерло, когда она произносила обет дружбы «до гробовой доски». В ее голове невольно промелькнула мысль: а что если все нам это только кажется, и мы вовсе не любим друг друга? Но она тотчас же с негодованием отогнала ее от себя: «Нет, нет, я люблю ее, мою славную Женю! А она? Разве я могу в ней сомневаться?» — и Ганя без малейших колебаний, радостно и честно протянула руку Тишевской.
«На всю жизнь, точно замуж», — невольно сравнила она.
В тот же вечер Женя ловкими беленькими ручками грациозно раскладывала на два листа бумаги, вырванных из тетрадки, дорогие дедушкины конфеты.
«Попрошу у нее коробку, такая хорошенькая и так будет украшать мой пюпитр [16] , а ей она ни к чему», — думала Тишевская, в то время как Ганя равнодушно смотрела на возвышавшуюся перед нею горку конфет. Все ее мысли, все мечты были так далеко — в чудесном, зовущем будущем…
16
Пюпитр — здесь: ящик парты.
— Так можно мне ее взять? — долетело до ее слуха.
— Что? Коробку? — встрепенулась девочка. — Бери, конечно, бери, — и Ганя снова погрузилась в сладкие мечты.
Глава VI
Новенькая. — Прелестная бланш. — Ссора. — Злополучный кувшин
Как-то раз, в воскресенье, девочки весело болтали после обеда. Уроки были приготовлены еще в субботу, и в воскресный вечер все отдыхали.
М-lle Малеева только для приличия окликала воспитанниц, когда их болтовня или возня становились слишком
И вдруг, к общему удивлению, в класс ввели новенькую — с большой куклой в руках.
Ее тотчас окружили и забросали обычными в таких случаях вопросами, но почти все плохо понимали ее ответы. Эта кругленькая, пухленькая девочка быстро-быстро говорила по-французски, отчаянно коверкая русские слова. На ее личике задорно поднимался вздернутый маленький носик, а серые глазки с изумительной живостью перебегали с одного лица на другое. Во всей фигуре и манерах новенькой сказывался шаловливый, задорный и в то же время наивный и веселый ребенок.
— Француженка, француженка, — шептали девочки, с любопытством поглядывая на новую воспитанницу.
Только после долгого взаимного непонимания девочки, в конце концов, к своему удивлению, все же выяснили, что перед ними такая же русская, как и они, по фамилии Грибунова. С раннего детства она осталась круглой сиротой и была воспитана бабушкой, богатой аристократкой, окружившей внучку роскошью, приставившей к ней француженок и вовсе изгнавшей из обихода родной девочке русский язык.
Обступившие новенькую институтки скоро узнали из откровенной болтовни Грибуновой, что больше всего на свете она любит свою старую бабушку, а второе место после нее в сердце девочки принадлежало ее прелестной кукле Бланш.
С удивлением рассматривали дети эту дорогую игрушку, передавали ее из рук в руки, с любопытством разглядывали длинные шелковистые волосы, закрывающиеся глазки с длинными черными ресницами, нарядное платьице. Но еще больше удивились девочки, когда новенькая открыла свою шкатулку, привезенную из дома. Перед их глазами предстала целая коллекция дорогих игрушек, с которыми не захотела расстаться избалованная девочка. Здесь был небольшой, но хорошенький чайный сервиз, блестящий никелированный самоварчик с трубой и целый ворох всевозможных принадлежностей кукольного туалета.
Игрушки вообще-то не были редкостью в институте, но большей частью это были недорогие куклы и вещицы, главная ценность которых состояла в воспоминании о родном доме. Игрушки же Грибуновой были дорогими сами по себе, и нескрываемая зависть светилась в любопытных глазенках, любовавшихся этим богатством.
А она, как ни в чем не бывало, проворно переодевала свою любимицу Бланш в длинную ночную рубашку, отороченную тонким кружевом:
— Ей пора уже спать! — объяснила она новым подругам.
— А куда же ты ее положишь? — участливо спросил кто-то.
— Ну, конечно, я возьму ее с собой в постель, дома она всегда спит со мной, — как бы удивляясь недогадливости девочек, спокойно ответила Грибунова.
— Ха-ха-ха, медамочки! Слышите, что она говорит? Она не может спать без куклы, — с язвительным смехом воскликнула Исаева.
— Тут ничего нет смешного, — обиженно сказала новенькая.
— Да уж смешно там или нет, а спать-то тебе, машер, с куклой вряд ли позволят.
— А это мы увидим! — задорно возразила Грибунова, которой сразу не понравилась Исаева с ее манерой дразниться. Она ловко завернула свою «дочку» в розовое стеганое одеяло и, как бы из страха, что у нее отнимут ее сокровище, крепко прижала куклу к своей груди.