Пари на красавицу
Шрифт:
— Садись, — велят мне. Какой приказной тон. Мне нравится.
— Не боевое ранение же, зачем перекись? Ещё зелёнкой обмажь.
— Будешь много вякать, и зелёнку принесу. Никогда не ходил с зелёными усами и в точечку?
— Не ходил, — угроза не пугает, но до меня доходит, что это лишний повод оказаться поближе к Праше. А я с какого-то хрена выёб***юсь. Не дебил ли? Так что послушно сажусь, с готовностью протягивая ей руки. Пускай делает чё хочет. Хоть пальцы отрезает секатором. Главное, чтоб рядом была. И это клиника. Я болен. Или пьян.
Мальвина, смахивая назад мешающие волосы, садится напротив, подозрительно принюхиваясь.
— Ты пил?
Бурбон, текила, потом пиво. Потом снова бурбон. А, ещё абсент. Но это так, послеобеденный список.
— Немного.
— По запаху много.
По состоянию тоже, но знать ей об этом не обязательно. Меня пускай и штормит мальца, но я вполне в себе. Соображалка работает, язык не заплетается, перед глазами ничего не расплывается. Максимум — могу нести ху*ню. Но это явление повседневное. Им никого не напугаешь
— Ну так праздник же. А я впервые его встречаю один, — на ладонь щедро поливают перекисью, от чего она начинает шипеть и пузыриться. — Жжётся.
— Потерпишь. Если ждёшь жалости, ты не по адресу, — бурчит она, и при этом очень нежно промакивает розовые расплывшиеся разводы сложенным в несколько слоёв бинтом.
Нет, жалости я точно не жду. С ней я уже ничего не жду. Исключительно надеюсь. Хоть на что-то. А самое мерзкое, что над этим состоянием у меня больше нет никакой власти. Это не я, а оно управляет мною. Сука-а-а. Хоть прибейте не втыкаю, когда успел проморгать вспышку и так влипнуть.
— Как встретился с отцом? — спрашивает Праша. Она сейчас так близко. Но при этом так далеко.
Кривлюсь, всем видом давая понять, что не хочу вдаваться в подробности.
— Хреново. В ушах до сих пор стоит его ор.
— Вы настолько не ладите?
— Чтоб ты понимала: он так и не поздравил меня.
— Оу… А я поздравила. Ну, вроде того…
— Я видел. Спасибо. Это правда для меня важно.
— Это, конечно, не подарок Дарины, но… — перехватываю её здоровой рукой за кисть.
— Хватит о ней. Ничего у меня с ней не было. И уже давно.
— Подробностей не надо. Это не моё дело.
— Ещё как твоё. Всё, что со мной происходит полностью твоя заслуга.
На меня вскидывают до пронзительности синие глаза. Даже в полумраке яркие, как никогда.
— Это ты меня сейчас благодаришь или ругаешь?
Беспокойное море и я. Нелепо барахтаюсь в нём, словно не умею плавать.
— Это я прошу.
— О чём?
— Дай мне шанс, — в ответ отрицательно мотают головой, отворачиваясь. Затрещал новый кусок оторванного бинта. — Почему?
— Я уже говорила: я тебе не верю.
— Ты даже не хочешь попытаться поверить. Это разные вещи.
— Ты прав. Не хочу, — снова устало зачесывают непослушные волосы назад, чтобы те не лезли в лицо. — Я не хочу ввязываться во всё это. Не хочу иметь с тобой ничего общего. Не хочу, чтобы ты находился здесь сейчас. Не хочу, чтобы дарил цветы… Если я тебе правда хоть сколько-то нравлюсь, отстань от меня. Найди себе другое развлечение, переключись на кого-нибудь. Займись в конце концов Лерой, которую никак не дожмёшь. Только меня, пожалуйста, не трогай.
Лера? Она и Титову сюда умудрилась приплести? Реально? Бл***. Да на кой хрен мне сдалась эта глупая трещотка?! Забил я уже на неё давно. На пари, на договор с отцом, на всё на свете забил. Это как наваждение…. И у наваждения есть имя.
— Дура ты! — вырывается из меня. — Что ж никак не поймёшь, что мне нужна ты. Только ты!
На мою ладонь плюхается смятый на нервах бинт. Плюхается грубо, даже с ожесточением.
— Ну а ты мне не нужен. Без доверия не может быть отношений, а я соседскому мужику, бросающему окурки на наши грядки, доверяю больше, чем тебе.
Обидно, но не прям чтоб сильно. Сам же виноват.
— Это изменится, — медленно тянусь к ней, касаясь подушечками пальцев её лица. Едва уловимо блуждаю по коже, задерживаюсь на губах. Дрожащих, неуверенных. Нащупываю учащённую пульсацию на тонкой шее, зарываюсь в волосах. — Обещаю… моя Мальвина, — чувствую себя на охоте. Так тихой поступью подкрадываются к оленёнку, боясь его спугнуть. Вот и я сейчас как никогда осторожен. Только бы не спугнуть, только не спугнуть…
— Я просила меня так не называть.
Смотрит в сторону, но не отстраняется. Более того, неосознанно ластится, я же чувствую.
— Не могу по другому. Имя для всех, оно общедоступно, а это только моё. Личное. Потому что ты только моя, — повинуясь импульсу склоняюсь к ней всем корпусом… Я на пределе: мой тупой мозг уже успел раз десять представить себе следующие минуты во всех деталях. До малейших подробностей… А Мальвина просто сидит. Сидит и смотрит на мои губы.
— Я против многожёнства.
Она так близко. Её запах сводит с ума.
— Не будет никакой свадьбы.
— Ну не знаю. Дарина умеет убеждать.
— Дарина безмозглая избалованная кукла.
— Которая, видимо, не так уж и плоха, раз ты её до сих пор терпишь.
Мы так близко. Буквально касаемся кончиками носов, деля одно дыхание на двоих. Могу разглядеть все её веснушки. Блеск колечка в ноздре. Светлые ресницы. Искусанные губы. Такие призывные, такие манящие. Нужно лишь сделать последний рывок… Но не делаю его. На этот раз хочу, чтобы его сделала она. Хочу, чтобы она первой меня поцеловала.