Пари на развод
Шрифт:
«Угомонись, мужик! Пусть сначала отоспится и отдохнет. Всё еще будет. Много, часто и также ох..енно, как было ночью. Да даже еще лучше», – мысленно даю себе отрезвляющую затрещину и, слегка приподняв голову, касаюсь губами взлохмаченной макушки.
В душе разливается дурманящее тепло.
Как же мне зашибись, кто б знал. А ведь я уже не рассчитывал, что получу подобный подгон от судьбы. Да еще такой, что напрочь перекроет прошлое. Затмит собой всё.
Сделав глубокий затяжной вдох, ловлю собственный дзен
Да, моей. Теперь я это понимаю, как никогда.
Своего человека чувствуешь не просто потребностями и определениями – о, она нравится; да, я ее хочу; мне с ней хорошо.
Нет. Туфта всё.
Тут иначе. Тоньше и глубиннее. Забота о ней становится так же естественна, как необходимость дышать. Желание защищать – непреодолимо. Но подминать и навязывать своё хочу – не получается даже мысленно, потому что ее комфорт первостепенен. И кишки выворачивает от страха, что оттолкнет, не примет, испугается. Зато от открытого взгляда глаза в глаза, от робкой улыбки и добровольного согласия – уносит напрочь. Как микрооргазм, честное слово.
И похрен, что на сопливого романтика начинаешь смахивать. Важно, что в душе покой, в душе ликование, и понимание: вот оно, моё всё!
Уловив сбившееся дыхание Олеси и дерганное движение ладошки, аккуратно прижимаю ее к себе ближе и почти невесомо поглаживаю по спине.
– Тш-ш-ш, всё хорошо, спи, Лесь... никто не обидит… – шепчу в макушку и улыбаюсь, ощущая, как напрягшееся во сне тело слушается и, поддаваясь, расслабляется.
Вот и правильно. Вот и хорошо. Так и должно быть. Доверие на уровне интуиции.
Моргнувший телефон беззвучно оповещает о пришедшем сообщении, но я его стойко игнорирую.
К хренам всё! Подождут.
Деятельный до звезды, сегодня я совершенно точно не хочу подрываться из кровати, куда-то бежать и что-то решать. У меня выходной. Настоящий. И пусть хоть одна брехливая собака надумает его испортить в такую рань, порву.
Следующие пару часов, как по заказу, выдаются спокойными. Олеся сладко сопит, я лежу рядом и не испытываю ломки, что чего-то не успеваю. Успеваю многое. И обдумать, как по-быстрому раскидать срочные дела. И куда стоит рвануть, чтобы устроить нам всем мини-отдых. И когда лучше это сделать.
Олеся просыпается в начале десятого, забавно морща нос и моргая.
– Ты уже не спишь? – удивленно приподнимает брови, замечая направленный на нее взгляд.
– Не сплю.
– Давно?
– Не знаю. Да и какая разница? – пожимаю плечом, улыбаясь.
Подчиняясь инстинктам, слегка надавливая, веду костяшками пальцев вдоль позвоночника, от шеи вниз, и с удовольствие ощущаю, как Олеся выгибается, прижимаясь ко мне плотнее.
– Рома, – охает на выдохе, когда ладонь достигает уже обожаемой мною попы и слегка поглаживает округлости, –
– Лесь, миссия невыполнима, – подзуживаю, с восторгом наблюдая, как расширяются и темнеют уже почти несонные глаза.
Ох, черт, классно-то как!
– Но…
– Поцелуй меня… сама, – перебиваю, залипая на моменте, как розовый язычок, вынырнув, быстро увлажняет нижнюю пухлую губку.
Медлит. Раздумывает, а меня уже на части от жажды рвет.
– Ладно… один раз только.
Согласен, милая. Для начала и один – неплохо, а дальше. Дальше столько, сколько захочу. Сколько сама захочешь…
Приподнявшись, тянется выше, опирается двумя локтями в матрас по обеим сторонам от моей головы. Склоняется. Чувствую, как грудь касается моей, как осевший на рецепторах запах ее кожи запускает животные инстинкты.
Смотрим друг другу в глаза, а затем на губы.
Пипец, бомбит!
Целуй же, ну!
И она делает это. Целует, робко, будто в первый раз. Хотя сама. Меня. Она действительно. Целует. Впервые.
?Арр-р-р!
Не могу и не собираюсь бездействовать. Прихватив ее нижнюю губу, касаюсь языком. Олеся тихо стонет, а у меня в груди все замирает от восторга.
Накрыв рукой ее затылок, углубляю поцелуй. Стараюсь быть нежным, хочу, чтобы понравилось, чтобы потянулась сама, прося и требуя еще.
И она откликается. Поворачивает голову так, чтобы нам удобнее было целоваться, а потом поддается, когда я легко меняю нас местами, нависая над ней сверху.
– Ромка, ты сумасшедший, – стонет, выгибаясь.
Не прячется. Подставляет шею, грудь, живот, все, куда тянусь, под мои уже совершенно нецеломудренные ласки.
– От тебя, Лесь.
Одеяло улетает прочь. Но нам обоим жарко.
Нетерпение. Страсть. Голод. То, что между нами сейчас происходит, и то, что скоро уже произойдёт, кажется закономерным, логичным и правильным.
Рычу, когда Олеся зарывается пальцами в мои чуть отросшие волосы, скребет ногтями затылок и жмется сильнее. Томление проникает и будоражит каждую клеточку. Рваное дыхание становится одним на двоих.
– Хочу тебя.
– Возьми.
Другого разрешения мне не требуется. Подхватываю свое сокровище под поясницу и впиваюсь в губы, гася громкий стон.
Хочу выпить её до дна. Хочу проникнуть в кровь и отравить собою… чтобы все её мысли и желания были только обо мне. Чтобы забыла, каково это, – без меня…
***
– Я хочу тебе помочь. Говори, что делать.
Уверенно забираю из рук Олеси острый нож и придвигаю к себе разделочную доску.
Она так забавно удивляется, приоткрывая рот и чуть шире распахивая глаза, что еле сдерживаю порыв зашвырнуть всё лишнее подальше, усадить ее к себе на колени и рассказать, тихонько-тихонько, едва задевая губами ушко, какая она милая и очаровательная.