Пари на развод
Шрифт:
Глава 38
ОЛЕСЯ
Во время завтрака Роману дважды звонят, но он уверенно смахивает вызовы и продолжает сидеть с нами за столом, обсуждая предстоящие через пару недель Алексею соревнования.
Даже в этом, казалось бы, незначительном событии я различаю его заботу и внимательность. То, насколько хорошо он относится к нам с сыном, открыто демонстрируя наш приоритет.
Помнится, Сергей, всегда вел
Стоило его телефону оживиться, он моментально переключался на него. Неважно, принимал ли в этот момент пищу, гулял с семьей, отмечал праздник в кругу близких. Один звонок, и он абстрагировался от родных, уделяя всё внимание невидимому собеседнику.
Первое время я просила и уговаривала так не делать, позже дико обижалась, бесилась и ставила условия – всё без толку. Дальше… дальше просто забила. Мне надоело бесконечно стучать в закрытую дверь, ведь Киров неизменно оставался верен себе.
И вот ситуация с телефоном и мужчиной повторяется. Пусть телефон иной и мужчина тоже, неосознанно я снова напрягаюсь. Ожидаю, что нас с Алешкой опять немного подвинут, попросят подождать, не шуметь, еще что-то…
Нет. Рома уверенно выбирает нас. Даже не сбивается, задавая вопрос о планах на оставшуюся часть субботы.
– Я еду в больницу. К сестре, – отвечаю, ощущая, как ломается голос, а по коже бегут мурашки.
Боже, для меня его внимание в этот момент так значимо, что кажется, будто за спиной расправляются призрачные крылья.
Мы уже закончили с едой. Пока я мыла посуду, мужчины в четыре руки убрали лишнее со стола. И вот теперь просто разговариваем. Или непросто.
– Я еду с тобой.
Голос Зотова звучит ровно, но вот тон… он не предполагает отказа. И пусть мне нравится желание мужчины меня опекать, совесть все же берет свое.
– Не думаю, что это хорошая идея.
Не то, чтобы я была против провести время рядом с тем, кто с каждым днем все основательнее закрепляется в сердце, но тянуть его за собой в ту грязь, что непременно выльется на меня во время посещения Алисы – нет, не хочу.
– Это не предложение, Олесь. Сегодня я тебя точно одну нигде не оставлю.
– Почему?
Рома берет паузу в пару секунд. Хмурится, что-то обдумывая. После чего, явно приняв решение, кивает и смотрит на нас с Алешкой по очереди.
– Судья не стала тянуть с подписанием протоколов на задержание, несмотря на выходной день. Бригады оперативников уже выехали по адресам.
– К кому?
Сердце на секунду замирает и резко срывается в галоп. Горло сводит спазмом. Мне еще не верится, что добро восторжествует.
– К Кирову, Иванцовой, к твоей матери и отчиму.
– Большой список, – единственное, что могу из себя выдавить.
Перевожу взгляд на Лекса. Честно, боюсь увидеть в глазах сына… не знаю… презрение, негодование, непонимание, злость… да черт возьми!.. всё, что угодно. Ведь он прежде всего ребенок, пусть
– Алеш…
– Ма, всё нормально, правда, – сын подходит ближе и обнимает меня за плечи. – Если ты думаешь, что я мало что понимаю, то ошибаешься. Я хочу, чтобы каждый из них получил то, что заслуживает.
– Но они же… – накрываю его руки своими.
– …чужие.
Вот так.
Без сомнений, которые я пытаюсь услышать в ломающемся подростковом голосе, но не слышу, Алексей выносит родственникам свой собственный вердикт.
И пусть мой идентичен его по содержанию… тварей, посягающих на жизни других людей только чтобы получить собственную выгоду, не только родственниками, людьми называть язык не поворачивается… не могу не признать, что сердце за дитя болит.
В первую городскую больницу едем тремя машинами. На одной мы с Ромой и водителем. На двух других – спереди и сзади – охрана Зотова и моя собственная. Алешкины телохранители остаются с ним. Возле дома и на лестничной площадке.
– Ни одна мышь не проскочит, даже если Баринов или Киров слетят с катушек и что-то захотят провернуть, – понимает мои страхи сидящий рядом со мной мужчина.
Расслабленно развалившись на заднем сидении и притянув в себе на грудь, Рома размеренно поглаживает меня по спине и то и дело касается губами волос.
Пусть за ребрами тяжело, но на душе становится легче. Он, как никто, умеет успокаивать.
– Знаешь, сколько не думаю об этих монстрах, никак не могу понять подобной жестокости. Про принять – не идет даже речи, – делюсь наболевшим, чувствуя, как под щекой ровно и мерно стучит его сердце.
Подчиняясь собственным желаниям, забираюсь ладонью под футболку и касаюсь голой кожи подтянутого пресса. Поглаживаю раз, другой, и с упоением ощущаю, как от моих прикосновений он напрягается, а сердце ускоряет ритм.
– Лесь, не шали. Иначе Боре придется остановиться и выйти прогуляться по улице.
Рома обхватывает мою кисть своей и целенаправленно ведет ею вниз, к ширинке, заставляя убедиться, что не только пресс напряжен и крепок.
Сглатываю, поражаясь тому, насколько остро он на меня реагирует. И еще больше удивляюсь, что его голос при этом остается ровным:
– Ты судишь, как человек с твёрдыми моральными устоями, который признаёт существование коварства, подлости и гнилости некоторых людей, но тем не менее понять этого не может, потому что примеряет всё на себя. Здесь единственный правильный вариант – просто принять, Лесь. Просто принять, что некоторые мрази – попросту мрази.
Вздохнув, задираю голову вверх и прямо встречаю взгляд серых глаз.
– Знаешь, я все время боюсь, что кошмар, в котором живу, никогда не закончится.
– Закончится, милая. Еще немного осталось, и всё закончится, обещаю.