Пари с будущим
Шрифт:
— Правильно позвала, не болтай чепухи!
Ленка отняла платок и подула мне на щеку:
— Ссадина такая… Фингал буде-е-ет!
Я махнул рукой. Чай, не на выставку. Родители, конечно, оторопеют. Последний раз я дрался в школе — во всяком случае, так, что следы оставались на моей собственной физиономии. Да уж, заваруха в «Барракуде» отчетливо напоминала мне стрелку школоты…
— Лен, а ты-то зачем сюда подсела? Ехала бы домой, я бы тебе позвонил!
— Ага, конечно! Прямо уже еду!
Я хохотнул:
— Ну ты жена
Она фыркнула и снова принялась терзать мою бедную скулу, полагая, вероятно, что таким образом рана заживет быстрее или фингал будет меньше.
Селезинские склады
Вот уже почти два часа мы дожидались, когда нами займутся ребята в форме, но до нас у них все никак не доходили руки.
Самых неадекватных тусовщиков — особенно австралопитека, который даже с довеском из двух крепких парней справа и слева и завернутыми за спину руками умудрялся дергаться и орать в наш с Руськой адрес всевозможные угрозы, вплоть до обещания «найти и урыть», — для успокоения сунули в обезьянник. Парочку особо разошедшихся и затеявших драку уже со служителями порядка отходили резиновыми дубинками.
Мы же, спокойные, остались дожидаться своей очереди в приемнике, возле поста дежурного. Я с неудовольствием думал о том, что застрял тут надолго: у меня не было с собой никаких документов, а это значит, они могут задержать до трех суток до установления личности. И провести все свои законные выходные в предвариловке мне как-то не улыбалось.
— Я тебя найду! — вкрадчиво, чтобы не слышали менты, тянул свою волынку австралопитек, держась за решетку и сверля меня взглядом. — Ты у меня кровью умоешься, сцука! Я те всю батарею в обратную сторону оттопырю! Найду-у-у тебя! Найду, падла…
Счастливый уже тем, что не слышал этих завываний своего пылкого оппонента, Руська дрых, свесившись на подоконник и заляпывая его сукровицей, которая сочилась из разбитой физиономии и рта. Мне-то наплевать, а вот сидящая рядом со мной Ленка явно переживала и нервно сжимала мою руку повыше локтя.
— Лен, все нормально, — сказал я наконец. — Тебе не надо было сюда идти, я же говорил.
— Почему он угрожает, а эти и ухом не ведут? — возмущенно шепнула она, косясь на стражей закона, неторопливо бродящих то туда, то обратно по отделению и перебрасывавшихся не особо информативными фразами друг с другом. — Они что, забыли о нас?! Сколько можно нас тут мучить?
Я сдержал улыбку, тронутый ее святой наивностью.
В конце концов даже австралопитеку надоело ныть, и он отцепился, уйдя куда-то вглубь камеры. Многие задержанные из «Барракуды» уже дремали, кое-как устроившись на узких деревянных скамейках вдоль стен. Задремала и Ленка, привычно устроившись у меня на плече. Я же, обвыкнувшись, начал даже получать некоторое удовольствие от наблюдения за местной публикой.
Самым харизматичным тут был изрядно опустившийся бородатый мужичок с выбитыми
Мужичок сидел в уголочке под стендом с фотороботами «Их разыскивает милиция» и, кривляясь, стебался то над нами, то над дежурным или входящими-выходящими ментами. Нас, задержанных, он считал богатеями, которые зажрались и бесились с жиру. Да уж, я всегда знал, что все в этом мире относительно. Вот и меня кто-то счел нуворишем…
Время от времени дежурный лениво советовал ему заткнуться, но дядька за словом в карман не лез:
— А шо, правду, шо ли, брешут, шо ваш тут вщех шкоро переименуют в полишаев?
Мент зевал и продолжал заполнять какие-то бланки, игнорируя и сидящего перед ним уже с час «барракудовца», дело которого сейчас заводил. Глядя на это, я нерадостно думал о том, что если он столько возится с предъявившим документы клиентом, то что же будет с беспаспортным мной, если хотя бы к утру очередь дойдет до нас с Леной. А ей ведь наверняка завтра (сегодня!) на работу… Вот дуреха!
— Были вщю жышть ментами, теперь штанете понтами! — надрывался бродяга, от удовольствия подпрыгивая на месте и распространяя вокруг себя невыносимую вонь застоявшейся мочи.
— Ты, мля, нарываешься? Хочешь, чтоб тебе почки опустили? — без особенных эмоций уточнил у него дежурный.
Шепелявый залился визгливым смехом:
— Напужал ежа голой жопой! Ты ищо в штаны шрал, когда дяде Толе пощки опуштили, поял?
— Оно по вони и чувствуется! — огрызнулся один из «золотых мальчиков» клуба, попавший в облаву, скорее всего, по недоразумению. — Слушай, заткнись уже, козел, надоел ты!
— А ты меня не жатыкай, шопля желеная, не жатыкай! Ты шнащяла проживи ш моё, а потом и будешь тут шкалитьщя, ешли будет, щем, поял? — ни секунды не промедлив, выдал тираду бомжик.
Я покосился на дремлющую Ленку. Конечно, она все это продолжала слышать даже сквозь чутки сон. Как бы чувствовал себя мой папа, если бы на нашем с нею месте оказались они с мамой? Это ведь не лозунг обдолбанного пикассы «Кастян — пидар!» в подъезде со стены соскребать…
И тут снова проснулся мой мобильник. Похоже, это была его лебединая песня, сопровождаемая сигналами разряженного аккумулятора.
Я услышал усталый голос нашего диспетчера Тани:
— Стрельцов, срочно выезжай в дежурку.
— Не могу. А что случилось?
— Как это не можешь?! — растерялась Таня: наверное, за все время работы она впервые слышала от бойца пожарного расчета подобный ответ.
— Я в ментовке, без документов, и тут все как-то жутко затягивается. Так случилось-то что?
— Ну ты даешь… Случилось — горят Селезинские склады. Максимальная категория сложности, стягиваем туда все силы, — в голосе прозвучала нотка укора.
— Черт! — вырвалось у меня. — Тань, у меня сотик садится, сейчас разъединится…