Париж.ru
Шрифт:
– А кто такая Шанталь? – тупо спросила Лера.
– Как кто? – Лицо Николь наконец-то осветилось улыбкой. – Ну, та девочка, которую я рожу. На УЗИ мне сказали, что у меня будет дочка. Я назову ее Шанталь. Красиво, правда?
– Безу-умно красиво! – протянула Лера, во все глаза глядя на подругу. – Но все-таки... как же ты... как же ты будешь решать проблему с Мирославом дальше?
– Какое может быть вообще дальше? – жестко спросила Николь. – У нас нет никакого будущего. Думаю, мы никогда с ним больше не увидимся, только и всего!
Лера поняла, что разговор окончен. Она удивлялась силе характера Николь: выплакавшись и выплеснув свои жалобы, та больше не упоминала о бывшем возлюбленном, а всецело отдалась заботам об устройстве Лериной судьбы. Созвонилась с Жераром, привезла Леру в Мулен.
И вот появился Жерар... Лера сразу поняла, что понравилась ему, безумно понравилась! И он ей понравился. Не то чтобы это была пылкая страсть с первого взгляда, однако Жерар показался ей красивым, веселым, добрым – не так уж и мало для потенциального жениха. Даже его поспешный отъезд не напугал Леру: ведь он умчался за кольцом и цветами и обещал вернуться завтра утром. Кроме того, его глаза были более чем откровенны. Странно – в первый раз ей встретился мужчина, которого она видела насквозь, который был для нее как бы открытой книгой...
Потом они с Николь вместе провели чудесный вечер. Прошли Мулен несколько раз вдоль и поперек, побродили около церкви (она была закрыта, работала только два раза в год, на Рождество Христово и на Рождество Богородицы, а в остальное время верующие должны были ездить в Нуайр), постояли в саду под сливами мирабель, усыпанными желтыми плодами. В траве вокруг нападало этих слив немерено, и Лера дала себе слово завтра собрать их и сварить для Николь варенье.
Потом приготовили соединенными усилиями ужин в небольшой кухоньке, настолько современно оборудованной, что в этом доисторическом доме она казалась чем-то чужеродным. Поели, помыли посуду. Посмотрели телевизор. По одной из программ показывали «Большую прогулку» – старый, но не надоедающий фильм.
– Ты представляешь? – воскликнула Николь. – Часть фильма снимали в Нуайре. Там, где живет летом Жерар.
Вдруг она насторожилась.
– Кстати о Жераре, – сказала загадочно. – Кажется, все выяснится еще сегодня. Поздновато он решил вернуться!
Лера тоже услышала шум остановившейся у дома машины и испуганно уставилась на подругу. Правда, что поздно: одиннадцать вечера! И... и он что, намерен тут ночевать?..
– Пойди открой ты, – с улыбкой сказала Николь. – Жерару будет приятно тебя увидеть.
Однако это оказался не Жерар.
Вениамин Белинский. 3 августа 2002 года. Нижний Новгород
Вятский шевельнул губами. Он ничего не сказал, только губами шевельнул, и Веня словно услышал затравленный выдох: «Что-о?!»
Лицо Вятского мгновенно обесцветилось, глаза метнулись из стороны в сторону, но тотчас попытался овладеть собой: сфокусировать взгляд, стиснуть задрожавшие губы, что-то вымолвить...
«Господи! Да ведь я угадал!» – в ужасе подумал Веня.
Было чему ужасаться. И неожиданной верности его полубредовой догадки, и полному незнанию, что делать теперь, и внезапному озарению: а ведь он никак не подстраховался! Никто не знает, что он поехал к Вятскому, никто не знает о существовании Вятского вообще, а уж тем более – о том, что он сделал, на что он оказался способен!
Оказался способен убить...
Говорят, во всяком деле главное – начать. Вятский уже начал. В смысле одного человека прикончил, так что рука у него набита.
Единственное, чего Вениамин сейчас хотел, – это чтобы вспышку его безумного страха Вятский не заметил. И даже если убийца вдруг выхватит из кармана такой же нож, каким прирезал Сорогина (милосердным ударом в сердце, в точности как в том рассказе, о котором упоминал Климушкин!), – чтобы господь дал Вене Белинскому достаточно силы если не отразить удар, то хотя бы встретить смерть достойно!
Однако никакого ножа Вятский из кармана не выхватил. Посмотрел на Веню погасшими глазами, опустил голову – и пошел себе вон из прихожей.
Веня привалился к двери – что-то вдруг ноги задрожали. Постоял, слушая шаркающие шаги Вятского. Потом в комнате тихонько застонали пружины – хозяин то ли сел, то ли лег.
Веня подождал – было тихо.
Дверь рядом, и она еще не заперта. Вполне можно выйти – и сделать отсюда такие ноги... Какого бы мнения Веня ни был о нашей доблестной милиции, рано или поздно они все равно расчухают, кто есть кто в той квартирке на улице Минина. А потом будут искать, кто мог ненавидеть Сорогина до такой степени, чтобы убить его. Хотя... не факт. Средствами элементарной логики тут не поможешь. Элементарная логика как раз и подсказывала, что убийца – некто Холмский, а между тем...
Веня вздохнул, отклеился от двери и пошел в комнату. Сорогин убит, убийца раскрыт. Но остался еще один вопросик, на который так и не найден ответ. И Веня знал, что не успокоится, пока этого ответа не получит.
Даже если милиция найдет Вятского, она не даст Вене ответа в письменном виде. Значит, надо искать его самому.
Вятский лежал на диване, вытянув руки вдоль тела, и смотрел в потолок остановившимся взглядом. Сердце Вени сделало такой скачок, что он едва не подавился этим органом.
– Олег Евгеньевич! – прошептал он с усилием – и тотчас перевел дух, когда ресницы Вятского дрогнули.
– Ничего, жив пока, – выдавил тот. – Не надо, не трогайте. – Он брезгливо тряхнул рукой, решив, что Белинский снова начнет щупать ему пульс. – Довольно, нахватали вы меня за руку! – Перевел дыхание. – Сядьте-ка.
Веня сел в кресло – послушно и даже с удовольствием, потому что ноги откровенно подкашивались.
– Сели? – не поворачивая головы, спросил Вятский. – Теперь скажите... как вы узнали?