Париж

Резерфорд Эдвард

– Почему Людовик Четырнадцатый уехал из Парижа? – У Хэдли возник новый вопрос. – У него же был Луврский дворец, достаточно большой для всех его нужд.

– Некоторые считают, что он ненавидел Париж, – заметил Марк.

– Может быть, и так, – сказал Роланд. – Но тем не менее Людовик Четырнадцатый построил в Париже и Дом инвалидов, и несколько самых первых бульваров. По правде говоря, никто не знает точного ответа. Мне кажется, это было частью общего процесса. Франция на тот момент сложилась в единое государство, но управлять страной было очень трудно, поскольку ее огромные провинции оставались под контролем знатных родов. В годы правления Людовика Тринадцатого

могущественный кардинал Ришелье пытался навести порядок, сделав монархию абсолютной. Когда Людовик Четырнадцатый взошел на трон, ему было всего пять лет, но, пока он рос, преемник Ришелье, кардинал Мазарини, проводил ту же политику. И когда Людовик наконец встал у власти, то с помощью своего министра финансов Кольбера продолжил централизацию управления страной. А есть ли более эффективный способ контролировать влиятельных аристократов, чем собрать их в одном месте, где можно присматривать за ними? Король так наловчился, заставляя их всех танцевать под его дудку в Версальском дворе, что полностью нейтрализовал их. В Париже он не сумел бы этого сделать – город слишком велик.

– Его трудно контролировать, – добавил Фокс.

– Невозможно. – Роланд горько поджал губы. – В Париже полно мест, где можно спрятаться и вынашивать опасные идеи. Париж дал нам революцию. – Он повернулся к Мари. Частично это было продиктовано вежливостью, а частично – желанием устроить небольшую проверку. – А что вы думаете, мадемуазель? – спросил он.

– Все, что вы говорите, мне кажется верным, месье, – немного подумав, осторожно произнесла она, – но все же я могла бы добавить одну вещь. – Она глянула на Хэдли. – Может, месье Хэдли знает, что, пока Людовик Четырнадцатый был ребенком, в стране шли волнения, известные как Фронда и вызванные, скорее всего, деспотичной политикой кардинала Мазарини. Однажды толпа горожан ворвалась в Лувр и проникла в спальню короля. Он был совсем еще мальчиком. Когда они подошли к его кровати, он притворился спящим. Вообразите себе эту сцену. Должно быть, Людовик был в ужасе. Никто бы не остановил восставших, если бы они захотели убить его. И я подозреваю, месье, что память о той ночи не покидала короля всю жизнь. Возможно, решение о переезде в Версаль приняла его голова, но я уверена, что сердце короля никогда не билось ровно в стенах Лувра.

– По-моему, ваша женская мудрость подвела вас ближе к цели, чем все мои рассуждения, – уважительно произнес Роланд, с восхищением глядя на нее.

И добавил про себя, что тот мужчина, чью судьбу она разделит, станет поистине счастливцем.

В дверях гостей встретил хранитель и пропустил внутрь. Весь дворец был в их полном распоряжении. Ничьи иные шаги и голоса не нарушали тишины величественных мраморных залов, золоченых комнат и бесконечных галерей.

Они шли через Апартаменты Короля – торжественные, серьезные и внушительные помещения.

– Каждая комната для приемов названа в честь одного из богов античности, – объяснял Роланд. – Тронный зал посвящен Аполлону.

– Забавно, не правда ли, – вставил Марк, – что наш христианский монарх проявил такую любовь к языческим божествам. Не просто так его звали королем-солнцем.

Пока они шагали через анфиладу высоких холодных комнат, Роланд то и дело обращал внимание спутников на живописные полотна и украшения, созданные французскими художниками вроде Риго и Лебрена. Наибольшее впечатление производил Салон Войны – настоящий храм из зеленого и красного мрамора, богато украшенный золотом. Здесь бросался в глаза огромный овальный барельеф богоподобного короля-солнца, сидящего на

коне, который топтал его врагов.

– Все зависело от короля, – говорил Роланд. – Его власть была полной, а каждодневная жизнь подчинена жесткому этикету. – Он с усмешкой посмотрел на Фокса и Хэдли. – Это именно то, чего стремились избежать английская и американская политические системы.

С этими словами он открыл дверь в самое известное помещение Франции.

Зеркальная галерея. Более семидесяти метров в длину. По одну сторону большие окна, напротив – зеркала в позолоченных рамах. Под арками выстроились в ряд массивные хрустальные канделябры. Кажущийся бескрайним полированный паркетный пол блестит, как озеро в солнечных лучах.

– Вот здесь все поджидали короля, когда он шел в дворцовую церковь, – сказал Роланд.

– Я читал, что придворный этикет был весьма утомителен, – заметил Хэдли.

– Так и было. Причем тяжелее всех приходилось женщинам. В то время возникла мода на особую походку. Женщины должны были делать очень мелкие и частые шажки – этого не было видно, разумеется, под длинными платьями, – так что казалось, будто они плывут. – Он вновь перевел взгляд на Мари. – А что вы скажете, мадемуазель?

– Вы имеете в виду это, месье? – В доселе серьезных глазах Мари вспыхнул лукавый огонек.

И внезапно она, под удивленными взорами четырех мужчин, двинулась по Зеркальной галерее. Ее платье закрывало ноги до самых туфель, и потому эффект был потрясающий: она как будто парила над паркетом. В бледном зимнем свете, падающем через окна, ее гибкая фигура привидением скользила из одного зеркала в другое, и казалось, она удаляется куда-то в прошлое. В конце зала Мари развернулась и поплыла обратно к ним, в настоящее.

Когда она остановилась перед мужчинами, ей устроили небольшую овацию.

– Где ты этому научилась? – спросил Марк.

– Моя учительница танцев умела это делать и научила меня.

– Непревзойденно! – воскликнул восхищенный Роланд. – Должно быть, в прошлой жизни вы были придворной дамой.

– Необыкновенное представление, – произнес Фокс. – Чудесно!

– Такая походка очень утомительна, – со смехом сказала Мари. – Я рада, что мне не приходится делать это ежедневно.

Они перешли в Апартаменты Королевы. В XVIII веке их несколько раз перестраивали, и в них царила более легкая атмосфера.

– Ваша семья бывала в Версале, месье де Синь? – спросила Мари.

– Да. С этим связана романтическая история. Во времена Людовика Четырнадцатого наш род едва не прервался. Оставался лишь один-единственный де Синь. Он старел, а наследника не имел. Но потом здесь, в Версале, он встретил молодую женщину из семейства д’Артаньян. И, несмотря на существенную разницу в возрасте, они полюбили друг друга и поженились.

– Д’Артаньян, как в «Трех мушкетерах»?

– Именно так. Дюма использовал это имя в своих романах, но семья д’Артаньян существовала на самом деле.

– И они были счастливы?

– Очень счастливы, как гласит семейное предание. У них родился сын. – Роланд улыбнулся. – А иначе меня бы здесь не было.

– Очаровательная история, – сказала Мари.

Выводя маленькое общество из Апартаментов Королевы, Роланд объявил, что теперь покажет им церковь по другую сторону двора. Пока они шли туда, Мари незаметно для остальных постаралась шагать так, чтобы оказаться рядом с Роландом.

– Меня очень заинтересовала история, которую вы только что рассказали, – заметила она вполголоса. – Мне всегда казалось, что счастливый брак маловероятен, когда между мужем и женой существует большая разница.