Парижские могикане. Том 1
Шрифт:
Встревоженные мать и сестра в нетерпении поджидали его.
Он вошел с улыбкой на устах, поцеловал их и спустился к себе.
Произошло то же, что накануне, он долго шагал по комнате, считал минуты до полуночи, наконец, остановившись несколько раз перед шкафом, где хранилась виолончель, решился и распахнул дверцу. Он вынул ее из футляра и взглянул на нее с глубокой грустью.
Как помнят читатели, Мина запретила ему играть на этом печальном инструменте — то был ее детский каприз. Мы видели, что с тех пор Жюстен не раз вынимал виолончель из футляра, зажимал в коленях, опьяненный звучавшей в его воображении музыкой, но так и не извлекал ни звука.
Теперь он возвращался к ней.
— Как я был неблагодарен, о старая моя подруга, о нежная моя утешительница! — воскликнул он. — Я покинул тебя в дни счастья, я вновь тебя нахожу в ненастные дни!
И он порывисто прижал инструмент к груди.
— О неисчерпаемый источник утешения! — продолжал он. — Музыка! Убежище для безутешных душ! Я вел себя как блудный сын: он бросил семью, я бросил тебя, дорогая подруга! И вот я, сраженный горем, возвращаюсь к тебе со сбитыми в кровь ногами и израненной душой, и ты протягиваешь мне руки, красавица-богиня! Ты принимаешь меня, богиня гармонии, и преисполняешься милосердия любви!
Вслед за виолончелью он достал из шкафа старую нотную тетрадь, поставил ее на пюпитр, раскрыл, устроился на высоком стуле, взял в руки виолончель и опустил смычок на струны.
Когда он заиграл, из его глаз выкатились две крупные слезы.
Левой рукой он зажал смычок под мышкой, вынул платок, неторопливо вытер глаза и снова заиграл суровую и печальную мелодию. Эту музыку и услышали Сальватор с Жаном Робером.
Читателю уже известно, как Сальватор постучал в дверь, как Жюстен пригласил обоих друзей в дом, как они спросили о причине его слез, как, наконец, школьный учитель согласился рассказать им свою историю.
Эту историю мы только что представили на суд читателей.
На молодых людей она произвела разное впечатление.
Поэт в некоторых местах был по-настоящему взволнован: сцена, где мать обрекала родного сына на горе, но не позволила ему совершить недостойный поступок, заставила Жана Робера всплакнуть.
Философ же выслушал рассказ до конца с внешней невозмутимостью, лишь при имени мадемуазель Сюзанны и г-на Лоредана де Вальженезов он вздрогнул; похоже, он не в первый раз слышал эти имена и они вызывали у него то же ощущение, что бывает, когда бередят еще не затянувшуюся рану.
— Сударь! — обратился к Жюстену Жан Робер. — С нашей стороны было бы недостойно после вашего рассказа говорить такому человеку, как вы, банальные слова утешения… Вот наши адреса; если вам когда-нибудь понадобится помощь двух друзей, мы просим не забывать о нас.
Жан Робер вырвал из записной книжки листок, написал имена и адреса и протянул его Жюстену.
Тот принял его и вложил между страницами нотной тетради.
Жюстен был уверен, что там он сможет найти листок в любое время.
Потом он протянул молодым людям обе руки.
В ту самую минуту как их руки встретились, в дверь кто-то громко постучал.
Кто мог прийти в такое время?
Жюстен был настолько поглощен своими мыслями, что даже не подумал, что этот стук мог иметь к нему хоть какое-то отношение.
Он простился с молодыми людьми, предоставив им пропустить в дверь ночного посетителя или, скорее, утреннего: уже заиграли первые солнечные лучи.
Стучавший в дверь оказался мальчишкой лет тринадцати-четырнадцати, белокурым, кудрявым, розовощеким, в лохмотьях — настоящий парижский гамен в синей рубахе, в каскетке без козырька, в стоптанных башмаках.
Он поднял голову, чтобы посмотреть, кто ему открыл.
— Ой, это вы, господин Сальватор?! — воскликнул он.
— Что ты тут делаешь в такое время, господин Баболен? — спросил комиссионер, дружески схватив мальчишку за шиворот.
— Да я принес господину Жюстену, учителю, письмо; Броканта подобрала его нынче на улице, делая свой обход.
— Раз уж мы заговорили об учителе, — заметил Сальватор, — помнишь, ты обещал мне научиться читать к пятнадцатому марта?
— О-го-го, да сегодня только седьмое февраля: успею!
— Если ты не будешь к пятнадцатому бегло читать, шестнадцатого я отберу у тебя все свои книги.
— Даже с картинками?.. Ой, господин Сальватор!
— Все до единой!
— Да ладно, умею я читать, вот поглядите, — проговорил мальчишка.
Бросив взгляд на конверт, он прочитал:
«Господину Жюстену, предместье Сен-Жак, № 20. Луидор в награду тому, кто передаст это письмо.
Мина».
Адрес и приписка были написаны карандашом.
— Неси, неси скорей, мой мальчик! — приказал Сальватор, подтолкнув Баболена к двери в квартиру учителя.
Баболен в два прыжка перелетел через двор и ворвался к Жюстену с криком:
— Господин Жюстен! Господин Жюстен! Письмо от мадемуазель Мины!..
— Что будем делать? — спросил Жан Робер.
— Останемся, — предложил Сальватор. — Вероятно, в этом письме говорится о чем-то новом и мы можем понадобиться славному молодому человеку.
Не успел Сальватор договорить, как на пороге появился Жюстен — бледный как привидение.
— А, вы еще здесь! — вскричал он. — Слава Богу! Читайте! Читайте!
Он протянул молодым людям письмо. Сальватор взял его и прочел следующее:
«Меня увозят силой… Я сама не знаю куда! На помощь, Жюстен! Спаси меня, мой брат! Или отомсти за меня, супруг мой!
Мина».
— Ах, друзья мои! — воскликнул Жюстен, простирая к молодым людям руки. — Само Провидение привело вас сюда!
— Ну что же, — заметил Сальватор, обращаясь к Жану Роберу. — Вы просили роман — вот и он, дорогой мой!