Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски
Шрифт:
Завадская стоит, недружелюбно насупившись. Судя по всему, Вера успела поделиться с ней своими подозрениями касательно рода моих занятий и целей поездки в Париж. Хуже того, она рассказала и о моем неуместном появлении в ресторане. К сожалению, объяснений избежать никак не удастся — в настоящий момент взбунтовавшаяся хозяйка дома перекрывает вход в дальние комнаты и с места двигаться не намерена. Одета она в туго подпоясанный роскошный шелковый халат, что странным образом придает ей особенно воинственный вид.
—
Стараясь поаккуратней подбирать слова, чтобы не обидеть хозяйку квартиры, объсняю:
— Наталия Алексеевна, вообще говоря, речь о нашем браке пока не шла. Не знаю, что говорила вам Вера…
Неосторожный намек на то, что любимая внучка могла представить события в неверном свете, окончательно выводит Завадскую из себя, и она резко прерывает меня:
— Она мне ничего не говорила, сама все вижу! Я сейчас о другом! Запомните — у нас с вами не может быть ничего общего. У меня свои счеты с теми, на кого вы работаете. То, что происходило в России, не имеет оправдания!
Мне нечего возразить; не может быть ничего хуже и глупее в разговоре, чем личная тема, переходящая на политику. Я думал, этот абсурд возможен только в Россия во время родственного застолья, причем ближе к подаче сладкого. Оказывается, я ошибался.
— Наталия Алексеевна, я не могу нести ответственность за Октябрьскую революцию. За восстания Пугачева, Разина и Ивана Болотникова — тоже.
Хмыкнув, Завадская ненадолго задумывается. Потом что-то вспоминает и с язвительной радостью говорит:
— А в первый раз пришел как будто за картинами! Замаскировался! Знала бы, кто такой, на порог бы не пустила!
Ясное дело, не пустила бы, поэтому и маскировался. Постепенно заводясь, все-таки стараюсь сдерживаться.
— Да, именно так. Как будто за картинами! С разными людьми дело имею, приходится маскироваться!
Скрестив руки на груди, Завадская царственно кивает головой на входную дверь:
— Молодой человек, я не намерена с вами больше разговаривать!
Собственно говоря, я тоже пришел общаться не с ней, а с ее внучкой. Но разве этой даме что-нибудь втолкуешь? Терять уже нечего. Понимая, что Завадской руководят по преимуществу личные мотивы, все-таки иду по ее неверному пути и сваливаюсь в политику:
— Хорошо, я уйду. Только рол занятий тут ни при чем. Вы не на меня злитесь. Вы на себя злитесь. Вы, эмигранты, относитесь к России как к очень старой и очень больной родственнице. Изредка вспоминаете, еще реже навещаете. И стараетесь поскорее уйти и забыть, чтобы не портить себе настроение!
И совсем уж непоследовательно добавляю:
— Можно, я все-таки с Верой поговорю?
— И не думайте! Я вам уже сказала…
За ее спиной раздается голос:
— Все обсудили? Бабуль, дай нам поговорить.
Завадская в негодовании всплескивает руками и, окинув нас возмущенным взглядом, удаляется в глубину квартиры, бормоча что-то неодобрительное в адрес Веры. На этот раз она явно недовольна поведением своей внучки.
Скрестив на груди руки, точь-в-точь как ее престарелая родственница, Вера вопросительно поднимает бровь. У нее на редкость неприступный и холодный вид. Безумно хочется ее поцеловать. Ей очень идут тонкий вишневый свитер и узкие черные брюки.
— Что ты хотел?
— Кофе.
Поперхнувшись от неожиданности, Вера качает головой и с каким-то даже сожалением сообщает:
— Какой ты нахал!
— Это не нахальство, а парадоксальное мышление в его частном проявлении. Нам надо спокойно поговорить. Пойдем куда-нибудь посидим.
— Ладно, сделаю я тебе кофе.
— А Наталия Алексеевна?
Не особенно почтительно махнув рукой в сторону комнат, Вера ведет меня на кухню. Сварив кофе и поставив на стол чашки, она садится напротив. Подперев щеки ладонями, некоторое время насупленно смотрит, как я пью. Потом неохотно делает глоток из своей чашки и говорит:
— Не смей вмешиваться в мою личную жизнь.
— Я не вмешиваюсь. А что ты так разозлилась? Он собирался делать тебе предложение?
Вера слегка краснеет от этой неожиданно верной догадки и, помедлив, кивает:
— Хотя бы и так.
— И ты хотела его принять? Тогда извини.
— Это не имеет никакого значения. Пусть делают предложения. Я решу, какое из них принимать. Тем более, что от некоторых такого не дождешься.
Самое время уйти от щекотливой темы. Поставив пустую чашку, предлагаю:
— Может, все-таки пойдем куда-нибудь? Наталия Алексеевна не слишком довольна моим присутствием.
Вера отрицательно качает головой:
— Не могу. Я же тебе вчера говорила — у меня сегодня встреча с этим изобретателем, Тьери. Если хочешь, поехали со мной. Кстати, ты, случайно, не из-за этого пришел? С тобой я перестала верить в случайные совпадения и бескорыстные отношения между мужчиной и женщиной.
Минут через двадцать мы уже едем в машине. Стараясь отвлечь Веру от мысли о моем интересе к Тьери, без умолку обсуждаю предстоящий визит.
— Он хоть пьет, этот изобретатель? Одному мне пить будет неудобно. А в трезвом состоянии слушать, что он думает о путях технического прогресса, абсолютно невозможно.
Вера терпеливо молчит. Она ведет свой ярко-красный «рено-меган» очень аккуратно. Редкий случай — сидя рядом с водителем, не давишь пол правой ногой в поисках педали газа и не стискиваещь в раздражении зубы, когда двигатель трясет машину, залы, чаясь на слишком высокой передаче.
Разговор о спиртном носит исключительно светский отвлекающий характер — хорошее красное сухое вино мы на самом деле уже купили. А правда заключается в том, что визит к Тьери действительно представляет для меня интерес. Встреча на набережной, при всей ее экзотичности, навела на некоторые размышления. Скудность информации по делу Лорана заставляет приглядываться к каждой мелочи, и я осторожно поинтересовался у Веры, когда ее познакомили с Тьери.