Парижское приключение
Шрифт:
Рени позвонила ему в офис, что уже само по себе было плохим началом, потому что он не любил отвечать на личные звонки на работе. Она сказала ему, что им нужно увидеться как можно скорее. Он нехотя согласился зайти к ней после своих вечерних занятий, хотя ему никогда не нравилось приходить в ее квартиру вечером, — Барри боялся сплетен. Она не могла понять, кому здесь сплетничать, — хозяйку дома совсем не волновало, кто и когда приходит к ее жильцам, но Барри никак не хотел этому верить.
Она придала своей комнате как можно больше уюта: передвинула кресло поближе к электрическому камину, так как по вечерам было еще холодно, поставила на стол свежие цветы и разложила около газовой плиты все необходимое для кофе. Она надела одно из своих лучших платьев приглушенно-зеленых тонов, очень простое, но красивого покроя, которое досталось ей за небольшие деньги после того, как она снялась в нем для магазина готового платья. Она тщательно привела в порядок лицо, наложив минимум макияжа, зная, что Барри терпеть не может раскрашенных девиц.
Барри проявил обычную пунктуальность и пришел ровно в десять. Он отказался от кофе, подозрительно посмотрел на ее элегантный вид и быстро опустился в кресло.
— Что все это значит? Ты заставляешь меня тащиться через весь Лондон в такое время.
Она присела на ковер у его ног и доверчиво облокотилась о его колени.
— Барри, я в беде. Я повела себя как безмозглая курица и надеюсь, что ты посоветуешь, что мне теперь делать.
— О Господи! Рени, что случилось?
Она рассказывала ему все без утайки, и его лицо становилось все более мрачным. Парижские бумаги лежали на столе рядом с ним, а подписанную ею копию договора Рени положила сверху. Когда она закончила свое повествование, он взял бумагу в руки и пробежал глазами.
— Почему ты не рассказала мне все это раньше?
— Я была уверена, что он все забыл, и мне не хотелось признаваться тебе в том, что я была такой идиоткой.
Он отбросил бумагу и посмотрел на Рени, — взгляд его голубых глаз был каменно-тяжелым.
— Ты поступила хуже идиотки, ты солгала. Наверняка у тебя много чего было с этим парнем, если он готов ради тебя пойти на такое. Ты же никогда не работала манекенщицей.
— Я знаю… Я говорила ему… Барри, между нами ничего не было, просто он ненормальный.
Барри схватил ее за плечи и тряхнул ее.
— Теперь мне понятно, почему ты приехала с сияющими глазами, — процедил он. — Ты влюбилась? В этого французского кобеля? Так, да?
Рени бросило в жар.
— Нет! Как я могу влюбиться в человека, которого знаю всего несколько дней?
— Как известно, такое иногда случается, — сказал он, отпуская ее. — Ты слышала когда-нибудь историю о Ромео и Джульетте?
— Но их же не существовало в реальности, это же пьеса. Барри, у меня ничего не было с Леоном Себастьеном. Я… Да он даже не нравится мне.
— Но ты подписала эту бумагу?
— Я же сказала: я сделала это из-за ребенка. Он нетерпеливо махнул рукой.
— Нужно с большим уважением относиться к закону и порядку. Это самое неубедительное оправдание из всех, что я слышал!
Она всегда подозревала, что он не поймет ее чувств по отношению к Пьеру. Она попробовала зайти с другой стороны.
— Я не хочу ехать в Париж.
— Чепуха! Тебе всегда хотелось в Париж. Я просто не понимаю тебя, Рин, — он встал и принялся расхаживать по комнате. — Все это совершенно не похоже на тебя. Я всегда считал тебя такой разумной, такой уравновешенной… Но все женщины теряют голову, когда затронуты их чувства.
— Наша помолвка все меняет. Теперь он не может рассчитывать на мой приезд, — сказала Рени, выставляя свой главный козырь.
— А я-то не мог понять, с чего ты вдруг изменила свое мнение, — ответил ей Барри. — Да, теперь я с тобой. — Он заговорил обвиняющим тоном: — Ты думала, что подготовишь для себя линию отступления. Ты вообразила себе, что когда этот французский Казанова вышвырнет тебя, я все еще буду тебя дожидаться. Неужели ты и в самом деле думаешь, что я потерплю такое?
Он словно влепил ей пощечину; она побледнела и, задыхаясь, произнесла.
— О Барри! Как ты можешь говорить такие ужасные вещи! Но это неправда, ты же знаешь, это неправда!
Молчание повисло между ними. Они слышали тиканье часов на каминной полке и нескончаемое отдаленное громыхание лондонских улиц.
Рени взяла себя в руки и сделала еще одну попытку.
— Я вела себя по-идиотски, — покорно сказала она. — От волнения я ничего не соображала. Но это все, что со мной было, Барри. Честно. И я уверена, что нам удастся каким-нибудь образом избежать этого, — она взяла копию договора. — Я напишу Леону, что ты думаешь по этому поводу и…
— Леону? — оборвал ее он.
— То есть месье Себастьену, — поправилась Рени. Но ошибка была роковой.
— Я не буду вставать между тобой и твоим Леоном, — бросил он злобно, — или удерживать тебя от поездки в твой драгоценный Париж. Но между нами все кончено!
Он схватил свою шляпу и двинулся к двери.
— Барри! — отчаянно закричала Рени.
— До свидания, Рин, — сказал он твердо, и дверь за ним захлопнулась.
После мучительных раздумий Рени села и написала письмо в салон Себастьена, в котором объясняла, что ее обстоятельства изменились, — так как очень скоро она выходит замуж, она не может принять их предложение и в ближайшие дни отошлет им все бумаги. Она наклеила нужные марки и побежала вниз, чтобы опустить конверт в почтовый ящик, находившийся через несколько дверей. Если бы бумаги были не такие объемные, она бы и их упаковала в конверт. Вернувшись, она сунула бумаги в стол и почувствовала облегчение. В конце концов эта проблема решалась довольно просто. Может, ей и не стоило рассказывать все Барри, но она была рада, что рассказала. Между ними не должно быть секретов, и больше она не должна давать ему поводов называть ее лгуньей. Конечно, нельзя совсем исключать того, что Леон попытается причинить ей неприятности, но это казалось ей маловероятным. Барри, когда стихнет его гнев, узнает о том, как она поступила, и помирится с ней; она обязательно даст ему понять, что отказалась от классной возможности ради него — и это должно ему польстить. Да, она неправильно вела себя в этом разговоре, но ведь она была совершенно раздавлена обвинениями в связи с Леоном. Она не станет отрицать, что этот человек оказал на нее какое-то необычное влияние, но это не любовь, это не может быть любовью; в любом случае она искренне надеялась, что слышала о нем в последний раз.