Парижское приключение
Шрифт:
Но она забыла о пансионе и его жильцах, отправляясь как на Божий суд в салон Себастьена. Получив от мадам Дюбонне многословные инструкции о том, как добраться до нужного места, Рени поехала из Пасси на метро. Она взяла билет в первый класс, но вагон был переполнен так, что ей вспомнилось лондонское метро в час пик.
Она вышла в Мадлене, и бурлящий поток транспорта настолько захватил ее, что она не обратила внимания на окрестности. В конце концов она благополучно добралась до западной части предместья Сент-Оноре, где находился салон. Рени оказалась перед высоким зданием, в нижнем этаже которого располагался магазин — здесь были выставлены копии моделей из коллекций Леона за исключением последней, а также ювелирные изделия, шарфы, шляпы и туфли.
Приближаясь к салону, Рени чувствовала, как беспокойно бьется ее сердце, но даже сама себе она не призналась бы, что это мысль о предстоящей встрече с Леоном так взволновала ее.
У дверей стоял величественный швейцар, и Рени едва слышно сказала ему, что ей нужно видеть месье Себастьена; но швейцар не понял ее, приняв за клиентку. Рядом с ним она заметила посыльного в красивой небесно-голубого цвета форменной куртке, на которой блестели ряды серебристых пуговиц. У него был дерзкий вид, и что-то в нем показалось знакомым ей. Но тут он застенчиво посмотрел на нее, и Рени с удивлением поняла, что это Пьер — только хорошо откормленный и румяный. В нем мало что осталось от того оборванца, которого она пожалела несколько недель назад в Ла Боле. По приказу своего осанистого начальника он быстро вскочил и повел ее наверх в салон. Просторная комната с высокими потолками и окнами, выходящими на улицу, была декорирована в серых и белых тонах. Тяжелые серые портьеры висели на окнах и вдоль стены, откуда три ступеньки вели наверх в комнату манекенщиц. Стулья были с позолотой, над головой блестела хрустальная люстра. Рени представила, как превосходно на этом нейтральном фоне должны смотреться роскошные творения Леона. Пьер, проводив ее, тут же исчез. Рени смотрела на большую цветную фотографию, висевшую на стене. Чтобы понять, кто на ней был, подписи не требовалось. Девушка была снята в великолепном наряде, сделанном для восточной принцессы, и его великолепие еще более подчеркивало поразительную внешность девушки. Ее медово-золотистые волосы были собраны в узел, открывая маленькую головку и идеальный овал лица, но на этом сходство с Рени заканчивалось. Даже по фотографии можно было сказать, что она умела держаться превосходно — об этом свидетельствовали королевская посадка головы и надменный взгляд темных миндалевидных глаз; у Туанет были действительно темные глаза в отличие от Рени, у которой серые глаза только оттенялись темными ресницами. У Рени упало сердце, когда она внимательно разглядела портрет. Если Леон вообразил, что нашел в ней преемницу Туанет, то он оптимист. Обида захлестнула ее. Почему, вместо того чтобы забыть о Туанет, он пытается отыскать ее черты в Рени? В лучшем случае можно надеяться только на то, что она станет слабым напоминанием об этой надменной красавице; и это нечестно — заставлять ее конкурировать с легендой. Какой бы ни была Туанет, после ее трагической кончины ее слава осталась бессмертной, и тот, кто сохранил в памяти ее образ, будет вспоминать о ней как о единственной и неповторимой.
Течение ее мыслей было прервано приходом мадам Ламартин, которая, похоже, совсем не ожидала увидеть ее здесь. С ее слов Рени поняла, что месье Себастьен уехал, и она не знала, радоваться ей или огорчаться. Француженка была в замешательстве, не зная, что ей делать с Рени. Она отправила ее в примерочную комнату, где вокруг электрического камина собрались шесть девушек, — они болтали и чему-то смеялись. Они работали в салоне, и в их обязанности входило демонстрировать наряды клиентам; это были одни из самых красивых и изящных девушек Парижа. Среди них Рени узнала Селесту и робко улыбнулась ей, но та измерила ее высокомерным взглядом. Девушки критически разглядывали вошедшую, после чего, нарочито игнорируя Рени, опять затараторили по-французски так, что она не могла разобрать ни слова.
Рени почувствовала себя неловко, она вспомнила, что во Франции слишком много своих манекенщиц, и решила, что девушки наверное возмущены ее прибытием. Она присела на табурет и, чувствуя себя несчастной, не знала, куда ей девать себя, а девушки продолжали сидеть к ней спиной. Идиотка! Зачем она сюда приехала?
В дверь заглянула ассистентка.
— Луиза! Подите сюда!
Удивительно стройная рыжеволосая девушка нехотя поднялась и прошла к двери.
— Это барон? — лениво осведомилась она.
— Да, да. Поторопитесь.
Без малейших признаков спешки Луиза вышла из комнаты. В это же самое время в комнату вошла другая девушка; это была шатенка с живыми карими глазами. В ее облике отчетливо проглядывало что-то англосаксонское, и Рени воспряла духом. Неужели она встретила соотечественницу? Девушка заметила сидящую в одиночестве Рени и подошла к ней.
— Вы новенькая?
Как приятно прозвучали звуки родной речи! Рени сказала ей, что приехала вчера утром.
Девушка, придвинув табурет, присела рядом.
— А я Джанин Синклер. Я из Канады и очень рада вас видеть. Эти, — она кивком показала на остальных девушек, — не очень-то гостеприимная компания. Они не любят иностранцев. Их, наверное, можно понять, хотя сама я целиком за дружбу народов. На самом деле меня зовут не Джанин, а Джоан, но для этой профессии потребовалось придать моему имени немножко шарма. А тебя как зовут?
— Рени Торнтон. Надеюсь, что ею я и останусь; я не смогла бы откликаться на какое-то другое.
Джанин оказалась настоящим кладезем информации.
Январские шоу и их последствия были уже делом прошлого, и если только Леон не организует показ моделей, подобный тому, что прошел в Ла Боле, то работы будет не так много, пока он не вернется и не начнет работать над следующей коллекцией.
— Советую приносить сюда какое-нибудь вязание, — продолжала Джанин, разворачивая большое вязаное полотно, походившее на спинку свитера. — Ты можешь все это время читать, но это не принято, да и не очень приятно, если есть с кем поговорить. Выходной у нас в понедельник, но когда готовится новая коллекция, то весь график ломается, и мы работаем круглосуточно.
— Расскажи мне о работе. Что происходит в других комнатах?
— Стирают, кроят, гладят. Ты знаешь, наверное, что все модельные экземпляры создаются вручную. Их выкраивают по toile, так называется выкройка из холста; все модели первоначально делаются из toiles, и их подгоняют по фигуре, что-то исправляют. Я не стану показывать тебе цеха, там всегда полно народу, да нам и не рекомендуется бродить по дому. Все поручения выполняют ученики, они же присматривают за одеждой и приносят нам все необходимое. Мы, модели, как видишь, привилегированный класс, нежные тепличные создания, от нас требуется только носить красивые наряды и представлять их в самом выгодном свете.
— Вот здесь-то я и потерплю крах, — уныло сказала Реки. — Я… у меня не так много опыта в работе такого рода… Мне нужна будет помощь.
Джанин недоверчиво посмотрела на нее, недоумевая, как же она оказалась здесь, но чувство такта не позволило ей расспрашивать об этом.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказала она, — ты — любимый тип месье. Он обожает блондинок, а сейчас у нас их нет, и я уверена, что у тебя есть все необходимое для этой работы. Он уже давно пытается найти кого-нибудь взамен Туанет.
Рени заинтересовалась:
— Ты знала ее?
Джанин покачала головой.
— Это было до меня, но о ней здесь ходят легенды. Ты видела ее фотографию в салоне?
— Да. Она была очень красивая. Джанин вдруг тихо присвистнула.
— Так вот кого ты мне напоминаешь! У тебя точно такой же неземной взгляд, как и у нее.
— О, перестань, — воскликнула Рени. — Я и так чувствую себя призраком.
Но когда она произнесла эти слова, холодная дрожь пробежала по ее телу. Скорее всего для Леона она и была призраком, духом его умершей возлюбленной. Мысль ужаснула ее.