Парк Горького
Шрифт:
Она, нахмурившись, отвернулась. Аркадий погладил ее по спине вдоль глубокой канавки позвоночника.
– Не надо. Мне нужно закончить речь.
– Когда выступать? – спросил он.
– Сегодня вечером. Райком партии выбирает кандидата для выступления на городском собрании на следующей неделе. Во всяком случае, не тебе критиковать карьеристов.
– Таких, как Шмидт?
– Да, – помедлив, ответила она, – таких, как Шмидт.
Она удалилась в ванную. Сквозь открытую дверь он видел, как она чистит зубы, подкрашивает губы. Она обратилась к зеркалу.
– Родители!
Аркадий слез с подоконника посмотреть, что это за статья, которую она так разукрасила карандашом. Заголовок гласил: «Нужны большие семьи». А в ванной у Зои лежали противозачаточные пилюли. Польские. Она не пользовалась спиралью.
Русские, размножайтесь! – требовала статья. Умножайте славное племя молодых великороссов, дабы все низшие нации, темнолицые турки и армяне, пронырливые грузины и евреи, вероломные эстонцы и латыши, полчища невежественных желтокожих казахов, татар и монголов, отсталых и неблагодарных узбеков, осетин, черкесов, калмыков и чукчей своими стоячими органами не нарушили нужное соотношение между белыми образованными русскими и темными…
«Итак, вы видите, что бездетные семьи и семьи с одним ребенком, на первый взгляд соответствующие нуждам работающих родителей в городских центрах европейской части России, не отвечают высшим интересам общества, ибо в будущем мы испытаем нехватку русских руководителей».
Будущее без русских! Немыслимо, подумал Аркадий. Зоя повисла на гимнастической перекладине.
– …школьника, который познакомился с основами самобытности, мы тем более должны решительно подвергнуть идеологической обработке. – Она подняла к перекладине правую ногу. – Смело. Решительно.
Он представил себе, как толпы несчастных азиатов бредут, спотыкаясь, по улицам к Дворцу пионеров и, воздев руки, восклицают: «Пришлите нам русских!» «Извините, – раздается голос из опустевшего дворца, – у нас самих нет русских».
– …четыре, раз, два, три, четыре, – Зоя касается лбом колена.
На стене над кроватью, висит неоднократно подклеенный плакат с изображением троих детей – негритенка, русской девочки и китайца – и лозунгом: «Пионер – друг детей во всем мире!». Зоя позировала для изображения русской девочки. Вместе с плакатом стало широко известным и ее простое милое русское личико. Аркадий первый раз обратил внимание на Зою в университете, когда кто-то показал ему «ту самую девочку с пионерского плаката». Она и теперь была похожа на девочку.
– Единство противоположностей, – она сделала несколько вдохов. – Самобытность в сочетании с идеологией.
– Зачем тебе выступать с речью?
– Кому-то из нас надо подумать о карьере.
– Разве у нас так уж плохо? – Аркадий подошел поближе.
– Ты получаешь сто восемьдесят рублей в месяц, я – сто двадцать. Мастер на заводе получает вдвое больше. А ремонтник на стороне подрабатывает в три раза больше. У нас нет телевизора, стиральной машины. У меня ничего нового из одежды. Могли бы достать в КГБ подержанную
– Мне не понравилась модель.
– Если бы ты поактивнее работал в парторганизации, то был бы уже следователем Центрального Комитета.
Он дотронулся до ее бедра, и тут же ее мышцы напряглись, стали твердые как камень. Груди белые и крепкие с твердыми розовыми кончиками… Само такое сочетание сексуальности и партийности служило наглядной иллюстрацией к тому, как сложилась их семейная жизнь.
– Зачем ты принимаешь эти пилюли? За последние месяцы мы ни разу не перепихнулись.
Зоя с силой вцепилась в его руку и отвела ее в сторону.
– На случай, если изнасилуют, – бросила в ответ.
Они вышли во двор. Окружившие деревянного жирафа детишки в зимних комбинезончиках и теплых шапках смотрели, как Аркадий с Зоей садились в машину. С третьей попытки мотор завелся, и они выехали на Таганку.
– Наташа просила нас приехать к ним завтра за город, – Зоя смотрела прямо перед собой. – Я сказала, что мы будем.
– Я говорил тебе об этом приглашении неделю назад, но ты не хотела ехать, – ответил Аркадий.
Зоя закутала шарфом нижнюю часть лица. В машине было холоднее, чем снаружи, но она терпеть не могла открытых окон. Она сидела, закованная в тяжелую шубу, кроличью шапку, шарф, сапоги и… молчание. Остановившись на красный свет, он протер запотевшее лобовое стекло.
– Прости, что не мог вчера встретиться за обедом, – сказал он. – Как сегодня?
Не поворачивая головы, она посмотрела на него сузившимися глазами. Было время, вспоминал он, когда они проводили часы под теплым одеялом, глядя на замерзшее окно. Правда, он не мог вспомнить, о чем они тогда разговаривали. Кто изменился? Он сам? Или она? Кому можно верить?
– У нас совещание, – наконец ответила она.
– Совещание всех учителей и на весь день?
– Нет, у меня с доктором Шмидтом. Об участии нашего гимнастического клуба в параде.
А, Шмидт… Конечно, у них так много общих дел. В конце концов, он секретарь райкома партии. Помогает Зоиному комитету комсомола. Занимается гимнастикой. Совместная работа, естественно, вызывает взаимное расположение. Аркадий боролся с желанием достать сигарету, потому что этот штрих завершил бы портрет ревнивого мужа. Когда они подъехали к школе № 457, туда гуськом спешили школьники. Хотя детям полагалось приходить в форме, большинство надевали красные пионерские галстуки на скромные рубашки и платьица.
– Я буду поздно, – Зоя выпрыгнула из машины.
– Хорошо.
Она на мгновение задержалась у дверцы.
– Шмидт говорит, что мне, пока я могу, лучше развестись с тобой, – добавила она и захлопнула дверцу.
Ее звали стоявшие у входа школьники. Зоя оглянулась на машину и увидела, как Аркадий закуривает сигарету.
Советская теория явно переворачивается вверх ногами, подумал он. От единства к противоположности.
Мысли следователя вернулись к трем убийствам в Парке Горького. Он решил подойти к ним с позиций советского правосудия. Правосудие учит не хуже любой школы.