Парк Юрского периода: миллионы лет спустя

Беркли Джон

Никто не отозвался. Да и кому здесь быть?

— Ладно, — он опустился на корточки рядом с мальчиком. — Нам надо найти остальных. Показать тебя доктору. Хотя… какой здесь доктор сегодня. Как ты себя чувствуешь, а, Тим?

Тот вяло тряхнул головой и бесцветно ответил:

— Спасибо, нормально.

— Угу. А знаешь, у тебя от электричества волосы дыбом стоят, — Грант дотронулся пальцем до кончика носа парнишки. — Большой Тим — Человек-Гренка, — он поднялся и направился к выходу. — Я пойду, поищу вашего дедушку. Скоро вернусь. Честное слово.

Распахнув дверь, Алан вышел на улицу.

Дети

остались одни. Может быть, они были акселератами, чересчур серьезными, пытающимися походить на взрослых, изо всех сил старающимися казаться умнее, чем на самом деле, но при этом и Лекс, и Тим оставались всего лишь детьми. С момента, когда за Грантом захлопнулась дверь, прошло не больше двух минут, а они уже стояли возле длинных столов и увлеченно набивали рты сладостями. Глядя сейчас на Тима, никто не смог бы и предположить, что этот парнишка полчаса назад побывал в объятиях смерти. По крайней мере, пирожные он поглощал с завидным аппетитом. Лекс предпочитала мятное желе. Она осторожно цепляла десертной ложечкой трясущиеся прозрачные кусочки и слизывала их языком, жмурясь от наслаждения. Что-что, а готовить здесь умели. Тим наложил себе полное блюдце взбитых сливок и принялся за еду.

Лекс как раз готовилась последовать примеру брата, когда на брезентовом занавесе вдруг ожило изображение Тираннозавра. Девочка четко видела, как нарисованная рептилия дернула головой. Секундой позже до их слуха донесся глухой странный клекот. Он был похож на крик грифа, только усиленный в несколько десятков раз.

Ложечка со сливками застыла в воздухе, в пяти сантиметрах от губ девочки. Ти-рекс шевельнулся еще раз, и теперь Лекс разглядела, что шевелится не изображение, а тень, совпадающая размерами с трехметровой фигурой Тираннозавра.

Заметив бледное лицо сестры, Тим торопливо оглянулся. Он отступил на шаг, увидев жутковатый силуэт, натолкнулся на стол со сладостями, и все шоколадное «волшебство», сияя никелированными подносами, тарелочками и ложечками, пестрея кремовыми цветами и узорами, посыпалось на пол с грохотом и звоном.

Тень дернулась, повернулась и одним могучим прыжком оказалась рядом с занавеской, увеличившись в размерах, по меньшей мере, на треть. В ней было не меньше четырех метров роста.

Лекс очнулась первой. Она схватила брата за рукав рубашки и потащила к металлической двери, отделявшей обеденный зал от кухни.

В тот момент, когда брезент, располосованный когтями, с надрывным треском рухнул на пол, дети уже сидели, скорчившись, за стальным столом для разделки туш.

…Первым, кого нашел Грант, был вовсе не Хаммонд, а Элли. Он не успел пройти и ста метров, как увидел ее на тропе. Перепачканная кровью, исцарапанная, слегка прихрамывающая девушка, выбиваясь из сил, бежала к административному блоку. Волосы ее растрепались, но от этого она стала еще красивее.

— Элли! Элли!!!

Она остановилась. Выражение упорства на лице Элли — так ей несвойственное — постепенно сменилось растерянностью, а затем отчетливой тревогой.

— Беги! — закричала девушка. — Алан, беги!!!

Грант огляделся, но не заметил ничего страшного. Даже листва на деревьях застыла без движения. Все было спокойно.

И он побежал к Элли, через тропу, то и дело озираясь,

боясь нового подвоха, который заготовил им жуткий парк…

…В просторном зале кухни оказалось очень холодно. Скорее всего, здесь работали большие промышленные кондиционеры. Массивные длинные столы-плиты наводили на мысль об удушающей жаре, и контраст между воображением и действительностью был очень разительным.

Тим, прижимающийся спиной к боковой стенке стола, почувствовал, как холод обволакивает его, заползает под рубашку, сковывает ткани, мышцы, связки, добирается до костей. Он превращался в ледяную статую, наподобие тех, что мастерят на зимних карнавалах. Кровь замедлила свой бег по сузившимся венам и артериям, сердце билось все медленнее.

А может быть, это был вовсе и не холод, а страх. Страх нависшей над ним неминуемой смерти.

Они даже боялись дышать. Облака пара, вырывающиеся при дыхании, могли привлечь внимание чудовищ, которые стояли за дверью. А они стояли, Тим знал это. Ощущал кожей. Обострившийся до предела слух улавливал частое тяжелое дыхание рептилии.

Пуффффффф… — серебристая полоска осталась на толстом стекле круглого дверного окошка, похожего на корабельный иллюминатор.

На несколько секунд темная вытянутая птичья голова заслонила свет.

Пуффффффф… — окошко вновь запотело.

— Тим, — дрожащим голосом, еле слышно спросила Лекс, — кто это?

— Велоцираптор…

У мальчика от ужаса закружилась голова. Желудок сжало острым спазмом, выталкивая съеденное, но Тим переборол тошноту.

— Они охотятся стаями… — прошептала девочка. — Стаями!..

— Их только двое? — спросил Грант застывшего с открытым ртом Хаммонда, беря с оружейной стойки «мозберн».

— А?

Бородач словно отключился. Похоже, он совсем перестал воспринимать реальность с тех пор, как услышал о вырвавшихся на свободу Рапторах.

— Я спрашиваю, сколько всего было Рапторов в вашем парке?

— А… двое. Всего двое. Я же говорил вам тогда, вовремя… э-э… экскурсии у загона.

— Хорошо. А вы уверены, что ограждения остальных рептилий в сохранности? Что еще какой-нибудь из ваших питомцев не поджидает нас на тропе?

— М… да. Конечно. Да, — торопливо закивал Хаммонд. — На мониторе видно. Остальные ограждения в полном порядке. Только Ти-рексы и Рапторы…

При упоминании о Тираннозаврах Элли и Грант переглянулись. Они успели забыть об этих чудовищных гигантах, занятые другой, более важной задачей.

Алану захотелось сказать что-нибудь уничижающее, злое. Такое, чтобы этот холеный псевдоученый почувствовал себя раздавленным. Но в следующее мгновение злоба сменилась жалостью. Ему стало действительно жаль Хаммонда. Слепцы не виноваты в том, что они слепы. Такими их создала природа. С этим ничего нельзя было поделать. Хаммонда не нужно давить. Он уже раздавлен. Его раздавила реальность. Невероятно страшная, она предстала перед бородачом во всей своей изощренной жестокости, как только тот открыл глаза. Прозрел. Только вот за прозрение это кое-кому пришлось заплатить жизнью.