Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948

Арад Ицхак

Атака на торфяной завод удалась. Три литовских охранника в помещении около ворот были захвачены врасплох и сдались. Мы взорвали все оборудование завода взрывчаткой, которая была у второй группы и отошли. По дороге в лес Ходоцишки мы вошли в села и разрушили молочные фермы, поставляющие молоко германской армии. В те села, где немцы вооружили для самообороны крестьян, мы воздерживались входить, когда шли группой в пять бойцов. На это раз нас было 20 бойцов вместе с украинцами, и шли мы на базу после выполнения акции, потому опасались попасть в переделку с вооруженной самообороной в селах.

Возвращение на базу всегда было особым радостным событием. Отчет об успешных боевых операциях, чувство, что накопленный за это время партизанский стаж дает тебе чувство, что ты настоящий партизан. Встреча с товарищами, рассказы о событиях на твоем пути и делах соединения в твое отсутствие, — все это превращало возвращение с боевых операций в истинный праздник, который ощущался во всем соединении. Бутылки, которые специально хранились по такому случаю, усиливали праздничное настроение, и песни отзывались эхом на базе до поздних часов ночи.

17. Партизанскими тропами в Нарочь

Придя на базу «Вильнюса», мы нашли бойцов соединения готовящимися покинуть лес Ходоцишки и перейти в леса Нарочь. Штаб литовских партизан принял решение создать два партизанских центра. Один — северный под командованием Шумаускаса, организовать в лесах Нарочь. Действовать он будет в северо-западной части Литвы. Второй центр будет действовать по всей южной Литве под командованием Зимана, создав базу в лесах Рудники, южнее Вильно. Соединение «Вильнюс» перешло под командование северного центра в лесах Нарочь. Еще одним доводом ухода из леса Ходоцишки была приближающаяся зима. Лес Ходоцишки невелик по сравнению с лесами Нарочь, и в нем хозяйничали немцы. Их группы свободно перемещались по селам округи, не встречая никакого сопротивления. Зимой они могли найти базу Вильнюса" по следам на снегу, и в любой миг захватить партизан врасплох. В огромных лесах Нарочь хозяйничали партизаны, и немцы могли туда сунуться, лишь сосредоточив значительные силы. Большие пространства и концентрация войск мгновенно давали о себе знать партизанам. Зона боевых действий «Вильнюса» с базы Нарочь охватывала и Свинцян, и Ново-Свинцян, где мы проводили наши акции из леса Ходоцишки.

Штаб "Вильнюса" решил, что большинство бойцов соединения и штаб перейдут в леса Нарочь, и там заложат новую базу, но три звена выйдут на боевые задания, после выполнения которых, вернутся в леса Нарочь. Я был включен звено под командованием "Папки", местного русского из восточной Литвы. Из-за своего коммунистического прошлого он вынужден был скрываться с начала германской оккупации, и с середины 1942 действовал в лесах, как партизан. Кличка "Папка" была ему присвоена из-за его относительно пожилого возраста.

С двумя минами для подрыва железнодорожной линии мы вышли на задание в начале ноября. От одного из наших связных мы узнали, что в районе Линтопа, несколько дней назад немцы начали вырубать лес вдоль полотна железной дороги Вильно-Двинск. Цель их была создать рядом с железной дорогой полосу в 100 метров, очищенную от деревьев и кустов, с целью лишить прикрытие для партизан, подбирающихся к полотну, чтобы заложить взрывчатку. Немцы приказали местным властям вырубить эти деревья силами населения в считанные недели. Действие это пришло, как реакция на усиление подрыва поездов партизанами. Ночами мы приближались к цели и осенняя погода нам не мешала. В теплый сезон мы весь день скрывались в лесу из соображений безопасности. Но в ноябрьский холод и дождь сделать это было очень трудно. В тех местах, где были знакомые крестьяне, мы находились днем в их домах. Но вблизи железной дороги население, в большинстве своем литовское, было настроено к нам враждебно. С ними у нас не было сотрудничества. За день до проведения операции мы решили обосноваться в течение дня на отдельно стоящей ферме, хозяев которой не знали. Зашли туда утром, собрали всех членов хозяйской семьи в одной комнате, объявили, что весь день будем находиться у них, и им строго воспрещается покидать дом. Крестьянин и члены его семьи выглядели испуганными. По их словам, они впервые увидели советских партизан, о которых много наслышаны. Хозяин рассказал, что, вместе с тысячью крестьян со всей окрестности, он должен выйти утром рубить деревья вдоль железнодорожной колеи, и будет наказан, если не выйдет на работу. Просьбе его мы, конечно, не вняли. Утром разрешили выйти на конюшню и в коровник, накормить животных. Предупредили его, что если он попытается сбежать и сообщить немцам, он рискует жизнью членов семьи, без всякой связи с тем, что с нами случится. После обеда на ферму наведался сосед-крестьянин. Его мы тоже задержали. Знали, что его задержка вызовет беспокойство в семье, но выхода не было. Мы не могли быть уверенным, что отпущенный домой сосед не сообщит немцам в Ново-Свинцяне или Подбраде о местонахождении партизан. К вечеру прискакал верхом сын соседа, проверить, почему отец не вернулся. Его мы тоже задержали. С наступлением ночи мы оставили ферму, предупредив, что в случае их доноса немцам, партизанская рука их достанет и накажет.

Заложили мину в нескольких километрах северо-западнее Подбраде, и отступили в район Линтопа, где спрятали вторую мину. Спустя несколько дней нам стало известно, что от взрыва локомотив и два передних вагона, сошли с рельс. Результат был разочаровывающим. Немцы замедлили движение поездов в местах действий партизан, разрабатывали различные способы защиты, потому и ущерб при взрывах намного уменьшился, хотя активность партизан увеличилась. Железнодорожная линия Вильно-Двинск в эти дни была главной артерией питающей весь северный фронт, особенно после того, как все другие дороги развезло под осенними ливнями. Немцы не жалели усилий по защите колеи, выработали удачную систему по быстрому восстановлению разрушенных участков полотна. На всех промежуточных станциях были ремонтные группы, в любой миг готовые приступить к работе. В течение считанных часов линия была готова к движению.

Силы немцев начали прочесывать окрестности Линтопа. Мы перешли в район Царклишки, и там решили переждать 3–4 дня до следующей операции по минированию. Сутки мы скрывались в доме нашего друга Федулы, а в следующий вечер перешли на ферму сына его брата, отдаленную на километр от его фермы. Ферма была далека от всех сел. С одной ее стороны была небольшая роща, с другой — лес. К ужину нам поднесли водку, ребята перебрали, и громкие их голоса разносились до поздней ночи. Несмотря на избыток водки, я в рот не взял ни капли, ибо знал, что в таких ситуациях хотя бы кто-то один из группы должен оставаться трезвым.

Я спал несколько часов, и внезапно проснулся от лая собак. Остальные спали, разомлев от водки. За окном стояли утренние сумерки. Я пошел к дверям — посмотреть, на кого лают псы. Осторожно приоткрыл двери, и передо мной возникла картина, бросившая меня в дрожь. По проселочной дороге через рощу, рядом с домом Федулы, двигались телеги с немецкими солдатами. Первая телега была в 50 метрах от дома, в котором мы находились. Я крикнул: "Ребята, немцы!". Все мгновенно вскочили со сна. Я не успел затянуть пояс с обоймами и гранатами, повесил его на шею. Мину схватил одной рукой, автомат — другой, и побежал к задней двери, обращенной к лесу. Выскочил первым, за мной все остальные. Нам надо было пересечь сто метров открытой местности, до опушки леса. Дом скрывал нас от немцев. В нескольких десятках метров от дома они нас обнаружили, и тоже оторопели от неожиданности. Прошло некоторое время, пока они соскочили с телег и открыли по нам неприцельный огонь. Убегая, мы наткнулись на забор из колючей проволоки, отделявший ферму от леса. Я забросил взрывчатку через забор, и прополз под ним. В метрах тридцати от леса увидел двух всадников, который пытались нас обогнуть и закрыть нам дорогу в лес. Я дал по ним длинную очередь из ППШ. "Папка", который был за мной, тоже открыл по ним огонь. Один из коней упал вместе с всадником, второй соскочил с коня и залёг. К стрельбе против нас из винтовок присоединился пулемет. Сзади раздался крик одного из наших ребят, которого ранило, но не было времени оглянуться. Я вздохнул с облегчением, оказавшись среди деревьев, лежал за грудой срубленных стволов. Один за другим, ко мне присоединилось трое из группы, четвертый остался лежать в поле. Огонь по нам продолжался, но лес и груда стволов давали нам защиту. Мы заняли позицию с целью обогнуть немцев. Только тогда я почувствовал боль в правой ладони, с которой текла кровь. Пуля задела ладонь. Я стер кровь и перевязал бинтом рану. "Папка" приказал нам дождаться на месте, прикрывая его, и пополз к опушке леса — увидеть, что там происходит и что с нашим товарищем. Огонь по нам продолжался, пули свистели над нашими головами. "Папка" вернулся через несколько минут и сообщил, что тело нашего товарища лежит у заборы из колючей проволоки, и вокруг него стоит несколько литовских солдат, которых всего, по его расчету, 20–30 рассредоточилось у дома и вело огонь по лесу. Протяженность этого леса вглубь составляла, примерно, полтора километра, а за ним открытое поле около двух километров тянулось до большого леса Царклишки. Мы колебались, остаться до ночи в этом леске или попытаться преодолеть поле при свете дня. Мы боялись быть обнаруженными в открытом поле, никто из нас не останется в живых. Решили остаться между деревьями, ибо здесь мы сможем продержаться больше времени, и нанести врагу значительные потери до того, как он нас уничтожит. Углубились в лес, и заняли позицию, чтобы встретить врага. Время тянулось медленно. Стоял светлый осенний день, без дождя. Редкий огонь по лесу продолжался, слышался и с других сторон, но противник в лес не заходил. Мы полагали, что они ждут подкрепления, чтоб прочесать лес.

Я лежал за стволом дерева с автоматом наизготовку, сумка с гранатами была открыта…

Быть может, это последний день и последний бой в моей жизни.

Много мыслей проносилось в моей голове в эти часы — мое детство, семья, товарищи, мечты о стране Израиля. Я словно смотрел фильм моей жизни, который, возможно, приближается к финалу. Вдруг дрожь прошла по всему телу. Я вспомнил, что сегодня 11 ноября, день моего семнадцатилетия. Сдержался, чтобы не сказать об этом моим товарищам вчера. Несомненно, и я бы присоединился к питию в честь моего дня рождения. Кто бы тогда проснулся от лая собак?

Солнце, время от времени проглядывающее в прорехи облаков над верхушками деревьев, начало клонится к закату, и мы несколько приободрились. Если удастся дождаться до темноты, увеличится шанс уйти от немцев. После долгих часов напряжения и ожидания, спустились сумерки, а затем и темнота. Литовцы не осмеливались сунуться в лес, но, несомненно, расставили плотную цепь засад вокруг.

Я взвалил на спину взрывчатку. Мы двинулись в путь. Засады мы засекали по огонькам сигарет, которые курили литовцы. Дисциплина их была не столь велика. Мы прошли между двумя засадами незамеченными. Начавшийся дождь тоже пришел нам на помощь. После ночного перехода, мы пришли утром в район Линтопа.