Партизаны полной Луны
Шрифт:
Про эту варковскую дамочку уже несколько дней на все лады чирикали службы новостей. Она сама была откуда-то из Хорватии, инициировала своего любовника и сбежала с ним вместе. Скрывались два года, носились по всей Европе — а попались тут. Местные службы распускали павлиний хвост — эту нелегалку прихватила варкушка из региональной "Омеги"[6]. Причем, в людном месте, причем без потерь. Судили Гонтар в местной Цитадели и приговорили "к отчислению с немедленным прекращением жизнедеятельности", а попросту говоря — на солнышке жариться. Вообще-то проштрафившихся
То есть, вообще охренели. Последний раз такое делалось… даже баба Люба помнила смутно. Так делали с нелегалами на заре Реконструкции, когда их было много. Чтобы напугать непойманных, отвадить от контролируемой зоны, от шаткого благополучия городов. Жестокая, но необходимая мера, которую никто не счел нужным отменить в букве закона, поскольку сама практика прекратилась…
А днепровские власти возьми да и примени ее всерьез! Что окончательно убедило Гренаду: ее родной город протух до безнадежности.
Под это дело Ростбиф и приехал в Днепр: совместить казнь с показательным расстрелом Газды, того самого прокурора области, который шел на повышение. Газда, если честно, Гренаду не очень волновал. Она решила убить Ткачука. За Витальку Соломатина. За парня, который не стал ее Атосом.
Света зашла в кухню в халатике, вроде бы выпить последний стакан чаю перед сном, а на самом деле посмотреть на Энея поближе. Эней тоже вписывался в роль. Даже, пожалуй, лучше, чем Соломатин. Молодой, правда, но лет через десять будет то что надо.
Эней впечатлял. Фигура ладная, почти модельная — Гадюка сам себе руку бы откусил за такую. И лицо хорошее — простые, но правильные черты, большие глаза… Чем-то похож на молодого Стуса из учебника литературы. Мокрые после душа волосы ещё топорщились, а майка с глубоким вырезом открывала шрамы. На ногах тоже шрамы — один явно пулевой.
— Ты не возражаешь — я чайку выпью? — спросила она.
— Ты хозяйка, — Эней пододвинул ей стул, сам включил чайник.
— Может, и ты хочешь?
— Давай, — согласился он, подумав. — Только быстро. Спать осталось всего ничего.
Быстро — не быстро, но чайник будет закипать три минуты, а халатик на Гренаде тоже не скрывал фигурки — и тоже почти модельной.
— Почему ты Эней? — спросила она. — В честь Олейника?
Олейник возглавлял здесь подполье во время еще той войны, Второй Мировой. Гренада мало о ней помнила, не особо налегала на историю в школе, но в честь Олейника назывался проспект, где располагался учебный центр ССР, и суровое усатое лицо «Энея» смотрело с барельефа в сквере.
— Я? Что? А, нет…
Он снова подумал — как будто решал, стоит вступать в разговор или нет.
— Тебя учили сопротивляться медикаментозному допросу?
— Нет.
— Есть такой фокус… задолбить наизусть большой кусок текста. И выдавать его по ключевым словам. Каждый сам себе выбирает, что ему хочется. Легче всего учить
Гренада не знала, что сказать на это. Наверное, так надо. Может, и ей стоило бы пройти такой курс… Но звучало все равно дико.
Эней словно понял ее мысли. Тряхнул головой.
— Глупость. Ростбиф нам обоим потом холку намылил, и мне, и… напарнику.
Чайник закипел. Гренада на выбор достала коробочки черного и зеленого прессованного чая. Эней взял палочку зеленого.
— Так ты у нас — "парубок моторный"? — стрельнув глазками, спросила она.
— Реактивный, — он улыбнулся одними уголками губ, как обычно улыбаются люди с плохими зубами. Но зубы у него как раз были хорошие. Какие-то даже слишком хорошие, как с рекламного плаката. Гренада вдруг сообразила, что они, может быть, не свои — мало ли, словил где-то лишнего, и прощай зубы. Может, он даже рад был потом. Может, те были хуже.
— Можно личный вопрос? — сидя на своей половине уголка-дивана, Гренада дурашливо подняла руку, как девчонка-школьница.
— Почему я пошел в боевики? — вздохнул Эней.
— В общем… да.
— Все просто. Родителей сожрали.
Родителей… Выходит, у него не только мать была, но и отец. Расписуха. Среди одноклассников Гренады таких раз-два и обчелся. В основном у всех матери. Кое у кого — отчимы или приходящие отцы. Эхо, туда-растуда ее, Полночи: мужики были в дефиците, вот и привыкли, что с ними носятся как с писаной торбой. Мать с бабкой хотя бы про отцов не врали — ну, есть где-то. У обеих от отцов были только отчества. Отец Гренады хотя бы перекликивал ей иногда из своего Запорожья…
Гренада так и не дождалась вопроса: "А ты?".
— А у меня — парня.
Это ведь почти не было враньем. Если бы варки дали им хоть немного времени, Виталик стал бы её парнем. Она ему закидывала удочки, навещая в больнице, и он явно повелся…
— И у Джо — парня, — продолжила она, следя за реакцией. Мало ли. А вдруг он не по её, а по Гадюкиной части? Вот досадно будет…
— Это бывает, — Эней допил свой чай, поблагодарил, вымыл чашку и поставил на сушилку. — Это чаще всего.
— Послушай, — она решила поговорить начистоту, — тебе здесь неудобно спать будет. В тебе росту сколько, метр восемьдесят?
— Где-то так.
— А тут — метр шестьдесят. Не знаешь, куда ноги девать.
— Ничего, нормально. Или есть другие предложения?
Ну, наконец-то.
— В моей кровати. Она просторная. Старинная, от бабки досталась. Я всю мебель выкинула, а кровать не стала, только новый матрас купила. Прямо аэродром. Ну, вертолетная площадка.
— Слушай… — Эней потер лоб. — Я… не знаю как сказать-то. Ты симпатичная девушка, Гренада… Ты мне понравилась. В самом деле понравилась.