Партизаны полной Луны
Шрифт:
Эней подал ей руку, помог сойти с колеса. Эта девочка скоро умрет, подумал он. Я веду ее на смерть, а она мне улыбается.
— Я полный банзай, — сказал он. — Поехали домой. Завтра рано вставать.
***
Светлана оглянулась на пороге кухни и обвела взглядом жилище, которое предстояло бросить навсегда.
Это была её квартира. Бабкино наследство. Светлана поселилась тут, ещё когда баба Лиза была жива и ходила сама. Сбежала от матери.
С матерью нельзя было провести два часа и не поссориться. Ты ей слово — она тебе десять, едких, как спрей-антижир. Гренада была всегда виновата, сколько себя помнила. Виновата, что у матери не было молока, что дочь медленно одевается в садик, что не любит горох, что растрепались косички, что ходила по лужам, что пригорел суп, что ушел отец, что одежда становится мала так быстро, что сиськи растут и мужики пялятся, что ей исполнилось тринадцать и теперь мать могут потребить, как будто дочь могла выключить свое взросление, что нет никаких талантов и никакой надежды на вышку и стипендию, сколько ни зубри, уткнувшись носом в планшетку. Что дочь читает, читает, читает, да не то, что нужно, а всякие глупости. Что наколола на плече лилию. Что не хочет найти себе мужа и родить, добыв хоть так вожделенный иммунитет.
Позже Гренада — тогда уже Гренада — поняла, что матерью двигала паника. Их поколение не застало уже самого страшного — войны, голода, эпидемии — но прихватило скудные годы Реконструкции, тяжело привыкало к вернувшемуся изобилию, и согласилось платить за него кровью до конца своих дней, проголосовав за продление Договора Сантаны. Согласилось за себя и за поколение Светки, самое малочисленное за весь период после Полуночи. Обменяло будущих детей на авто и дешевую еду, а потом не хотело рожать этих детей, несмотря на все поощрительные меры, а на рожденных попыталось повесить свой страх и свою вину: это все вы, это ради вас.
Она поняла, но не простила.
Света устала быть виноватой, и, едва бабка заикнулась, что ей в последнее время все трудней носить покупки на второй этаж, переселилась к ней. У бабки были свои закидоны, она чуть не спалила квартиру дополуночным кипятильником, но отказывалась пользоваться автоматическим чайником, не доверяла мультиваркам и электронным платежным системам, сама варила мыло вместо стирального геля, но с ней Светка могла распрямиться. Над бабкой Людой не тяготел страх. Человек, который может приготовить праздничный пирог из картофельной шелухи и одуванчиков, не боится, что в дверь постучит высокий господин. Баба Люда и похуже гостей видала.
Несмотря на то, что работы по дому стало побольше, Света смогла без суеты закончить школу и сдать Общий Образовательный Тест на приличные 164 балла. В вышку, конечно, с этим никак, но на курсы парамедиков взяли аж с песней, а через год дали и стипендию по сестринскому делу, которому Светлана училась параллельно с работой, еще два года — и у нее на руках был сертификат медсестры. С сертификатом уже можно было уходить со скорого реагирования в больницу, а навыки пригодились, когда бабка стала совсем плоха и после пятого инфаркта слегла окончательно.
Светка по опыту уже знала, что если сердечник сляжет — то угаснет быстро. Баба Люда и правда протянула всего четыре месяца, но за эти четыре месяца ее цепкий ум разложился с ужасающей скоростью, и Света поняла, чего боится больше всего на свете: умереть от старости в своей постели. За годы работы на скорой она видела разные варианты. И этот оказался самым худшим.
Похоронив бабку, Света сделалась хозяйкой квартиры и нескольких золотых слитков в унцию, которые баба Люда держала в тайнике на антресолях. Все, кроме одного, она отдала матери, а свой продала и сделала в квартире ремонт, накупив заодно мебели и техники. Последним уроком из жизни бабы Люды было: не копить, как она. Не отказывать себе в доступных удовольствиях и удобствах текущего дня, откладывая будущее в тайник.
Наконец-то в ее жизни появились парни. Раньше почти не было: с матерью не хотелось ссориться, бабу Люду — стеснять. Да и парни не проявляли особого энтузиазма, зная, что привести их к себе Светка не может. На какой-то вечеринке она лишилась девственности, но это событие что-то никак не впечатлило, даже похмелье ощущалось сильнее. Так что она тоже к парням поостыла. Кроме того, была у нее дурацкая тайна, которой она не могла поделиться ни с кем, даже с бабой Людой.
Как-то Света еще четырнадцатилетней школьницей отбывала наказание за какой-то косяк в библиотеке. Там как раз нужны были руки: рассортировать книги на те, что еще можно спасти и окончательно убитые, первые — отнести в мастерскую на переплет, вторые — сложить в корзины для макулатуры. Светка вытащила из кучи толстый том без обложки, без первых страниц, раскрыла на первом попавшемся месте…
"— Но молю вас, сударь… — продолжал Арамис, видя, что де Тревиль смягчился, и уже осмеливаясь обратиться к нему с просьбой, — молю вас, сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он был бы в отчаянии, если б это стало известно королю. А так как рана очень тяжелая — пронзив плечо, лезвие проникло в грудь, — можно опасаться…
В эту минуту край портьеры приподнялся, и на пороге показался мушкетер с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.
— Атос! — вскрикнули оба мушкетера.
— Атос! — повторил за ними де Тревиль.
— Вы звали меня, господин капитан, — сказал Атос, обращаясь к де Тревилю. Голос его звучал слабо, но совершенно спокойно. — Вы звали меня, как сообщили мне товарищи, и я поспешил явиться. Жду ваших приказаний, сударь!
И с этими словами мушкетер, безукоризненно одетый и, как всегда, подтянутый, твердой поступью вошел в кабинет. Де Тревиль, до глубины души тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему…"
…и пропала. Она дочитала до конца главы прямо там, забившись за дальние полки. Читала бы и дальше, да библиотекарша окликнула: работать надо. И сказала Светке, что если ей что-то понравилось, она может взять и дочитать дома.
Конечно, Светка взяла и дочитала, и нашла электронку, и продолжения… Но та потрепанная, до коричневого выгоревшая книга со штампом 2004 года, чудом не пошедшая на отопление, не сгнившая, не съеденная мышами — она осталась у Светки как талисман.
Так у нее появилась тайна. Она влюбилась в мушкетера с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом. Да, да, рассказывайте, какая он сволочь, что повесил жену — но кто из вас, услышав, что друг отправляется в опасный путь, просто бросит все и поедет за ним? Кто из вас вообще способен на дружбу? Светка наколола себе лилию еще в школе. Не то чтобы она прям болела за Миледи, но что еще наколоть-то?
После отпуска, взятого на уход за бабой Людой, похороны и восстановление, Света вернулась на службу скорого реагирования. Да, могла бы пойти в больницу, но поняла, что не сможет, выгорит. В скором через тебя проходит много страшных случаев, но они проходят быстро. Не успеваешь привязаться. Кроме того, парни и девушки из экипажа хоть немного да походили на безбашенных мушкетеров. Они лезли в огонь, на лед, под развалины, они страховали Светку, когда она лезла туда, куда они по габаритам не могли, с ними было хорошо и надежно, вот только именно поэтому каждый был нарасхват, и Светка не хотела попадать на этот конвейер. Она несколько раз крутила с разными ребятами из смежных служб — полицейскими, медбратьями, диспетчерами. И каждый раз то, что следовало за ритуалом ухаживания, было разочаровывающе банально. В конце концов она устала тратить время и силы на то, чего добивалась от вибратора за пятнадцать минут.