Партизаны полной Луны
Шрифт:
— Пеликан — мой учитель, — неестественно спокойным голосом сказал Эней.
— В каком смысле?
— Он учил меня обращаться с оружием. И не только.
— Это плохо. — Игорь закурил наконец. Запах горелой травы ему, кажется, совершенно не мешал.
— Это плохо, только если он действительно крыса. Но я не верю, что это он.
— Потому что этого не может быть?
Андрей поморщился…
— Да. Но про поляков он тоже знать не мог. Если дядя Миша не сказал мне, он не сказал и ему. И ему нечем было их отследить. Некем. Он… часто
— Тактика, хлопцы, тактика, — напомнил Костя. — Куда мы двинемся? Как? Где будем искать того человека? Где, извините грубый прагматизм, гроши возьмем?
— Деньги на затравку есть. База тоже есть. Первое дело — перебраться через границу всем цирком.
— Стопом? Парами? Как разобьемся?
— Священник должен быть в паре со мной, — сказал Игорь.
— Нет, — возразил Эней. — В паре с тобой буду я.
— Твои похороны, — фыркнул Игорь.
— Никаких похорон, — сказал Костя. — В паре с Игорем иду я. Или ша, никто никуда не идет. Командир, ты что, и у католиков на уроках спал? Если мы будем мыслить по-старому, лучше ни с чем не затеваться вообще.
Все замерли в напряженном молчании. Эней стиснул ножны-трость так, что пальцы побелели, а потом разжал руку и сказал:
— Да. Я был не прав.
— Слушайте, — сказал Антон, — а почему парами-то? Почему не вчетвером? Муж, жена, брат, сын-подросток… — Он улыбнулся. — Семья…
— И кто у нас будет женой? — покосился Костя. — Спичку потянем или посчитаемся "эники-беники"?
— Не в этом дело, — отмахнулся Эней. — А в том, что на всех точках есть наши с Игорем данные, все, что они могли собрать. Включая генматериал — на меня. Я там в мотеле его много оставил. Накроют одного — накроют всех. А парами легче смываться.
Вот, значит, почему он не стал настаивать на том, чтобы идти в паре с Игорем.
Эней достал Антонову планшетку, ткнул пальцем в метку на карте.
— Долгих бросков делать не будем. Красное — Жовква — Рава-Русская — Томашув-Любельский. В каждом городе встречаемся и обсуждаем лучший маршрут на завтра. До Красного я уже просчитал. Можно трассой — сначала шестнадцать-один, потом — М-двенадцать. Можно автобусом до Зборова, а там до Красного электричкой. Значит, транспортом идет ваша пара. Потому что… Потому что вот.
Он показал на Игоря, незаметно поникшего в траву. Только что полулежал, опираясь на локоть, и, подтянув длинные ноги, принимал оживленное участие в обсуждении — и как-то внезапно, словно подстрелили, заснул, спрятав лицо в лопухи и закрыв руками голову.
— Все, готов, — вздохнул Костя. — Боролся, сколько мог. Да, только транспортом.
— И, — сделал вывод Антон, — встречу можно назначать только между нашей ночевкой и вашей дневкой. Щель — между семью и одиннадцатью вечера и пятью и десятью утра?
— Вечером лучше, — сказал Костя. — Вечером
— Я подключусь и посмотрю расписание. — Антон поднялся.
— Давай, — одобрил Андрей. — А мы с Костей сейчас отнесем его к гвардиану. А то он и не заметит, как его муравьи съедят.
Костя взял Игоря под мышки, Андрей — под коленки. Он был не столько тяжелым, сколько громоздким — безвольные руки и ноги мешали, голова болталась. В гвардиановой каморке Игоря уложили на отведенный ему топчан, застеленный одеялом и спальным мешком.
— После непродолжительной гражданской панихиды тело было предано земле, — не удержался Антон.
— Тоха, — выдохнул Костя, — нашему кумпаньству и одного данпила с извращенным чувством юмора хватит с головой.
— Еще неизвестно. — Андрей вытер лоб. — Ему нужно пережить еще одно полнолуние. Ты забыл?
Началось с запахов. Игорь, если бы захотел, мог бы по аромату цветов, по вкусу травы описать сад вокруг сторожки. Три года назад он просто опьянел бы от одной этой рвущейся в голову весны. Сейчас — только регистрировал. Бензин был бы не лучше и не хуже. А потом…
Психотерапия брата Михаила оказалась проста: благодари. Каждое утро, каждый вечер, за каждого человека и за каждый цветок, за все, что ты имел и за все, что потерял и за все, что ещё будешь иметь и потеряешь. Через "не хочу", через "не могу", через "тошнит уже".
Он прошел через "не хочу", "не могу" и "тошнит" — и где-то на четвертый день что-то начало пробиваться. Вертя в пальцах кленовый листок, он поймал себя на том, что наслаждается его свежестью, сладковатым запахом и лапчатой формой.
…Из благодарности родилась радость. Игорь понимал психологический механизм, который тут заработал — натяни на морду улыбку, заработает обратная связь и поднимется настроение. Благодари за простые вещи — и рано или поздно найдешь их стоящими благодарности. Всего лишь самовнушение, дружок. Не обольщайся. Ты просто подключаешься к весёлому массовому психозу, которым здесь живут люди. Сознательно. Браво. Хороший ход. Ещё немножко — и будешь совсем как этот монах, который начал с профессорской кафедры, а кончил должностью сторожа при свинарнике.
"Толсто, приятель. Жирно. От моего персонального беса-искусителя я как-то ожидал более тонкой работы".
Его побаивались в деревне — как побаиваются всех, кто гуляет преимущественно после темноты. Он знал: если бы не монахи — его быстренько тут оприходовали бы. И никого за это не осуждал — именно это он и заслужил по большому счету. Что ж, гордости у него никогда не было, это не открытие. Он жил милостью людей и нисколько этим не смущался — особенно когда находился среди семинаристов. Ребята были очень разные и очень славные, и это тоже было счастьем и удачей. Потому что когда вместо вялой приязни он ловил себя на злобе, желании уязвить или унизить, рассчитаться злом за поданную милостыню, он знал, что это — чужое. Что в него опять стучатся снаружи.