Партизаны. Книга 2. Сыновья уходят в бой
Шрифт:
С этого началась жизнь «гусара» во взводе. Шуточки, веселые, а порой и злые, о «гусарах», о «пехоте»: кто хуже, кто лучше. Особенно Носков любит эти перепалки: конечно, помнит, что его автоматом форсит Половец.
– Напугал бы я тебя, – лениво говорит лежащий под кустом над речкой Половец, – да, боюсь, умрешь со страху.
– Ну-ну, попробуй.
– Хочешь? – Половец достал из кармана черную гранату – яйцо с нежно-голубой головкой. – Кладу у ног, а вы смотрите.
«Дуэль», – радостно подумалось Толе.
Сразу всем сделалось весело. Один помкомвзвода Круглик смотрит
– Хорошенько следите: кто! – говорит Половец. Редкие зубы его белеют вовсю, глаза будто инеем посеребрены.
Носков стоит молча, лицо в злых пятнах. Винтовку и автомат у них забрали.
– Смотрите не перепутайте, – нахально говорит Половец.
Посмеиваясь, все отошли метров на тридцать. Граната эта рвет шагов на двадцать, но твой осколок может и лишние десять пролететь. Очень хочется прилечь на землю.
Половец уже вывинчивает голубенькую головку, и чем больше вывинчивает, тем дальше и Носков и он сам отстраняются от гранаты, словно им в нос бьет сильный запах.
Половец внезапно дернул правую руку, черное яйцо упало к ногам. Два человека смотрят друг другу в глаза, и взгляд этот словно держит их. Но тут же порвалось что-то – разлетелись в разные стороны. А взрыва нет. Ожидание растягивает, надвое разрывает… И – а-ах!
Хохот.
– Оба храбрые! Не видели, куда они убежали?
– А гусар-то!..
– Нет, а Носков!
«Дуэлянты» стоят метрах в двадцати от места, где они стояли до того, и оба, довольные, улыбаются.
Бежит Волжак. Маленький, галифе широченные, глава быстрые, подбородок вперед.
– Что здесь? Кто?
Весело стали объяснять ему. Белесое, с широким утиным носом лицо командира потемнело.
– Э, братцы, зажрались на бабьих харчах. – Голос Волжака перешел в неласковое сипение. – Не-е, не пойдеть так дело! Я найду вам настоящую работенку.
Волжак обещание свое сдержал. Штаб разрешил взводу «прогуляться» по немецкой зоне. Хлопцы обрадовались:
– Проветримся.
V
День и ночь смешались. Менялось небо над головой, взвод менял место дневок и ночевок, прежней оставалась и все росла тревога. Гудят где-то машины, постреливают в гарнизонах и на дорогах, кажется, что о тебе уже знают немцы, полицаи, уже собираются, уже окружают лесок, в котором затаился взвод.
Круглик – он, оказывается, здешний – дознался, что в деревню Грабовку приходят и устраивают засады немцы, специальная ягдкоманда. Решено начать с этих.
Следом за дозором в замершую ночную деревню вошел взвод.
Небо чистое, очень лунное, на всем желтоватый отблеск: на крышах и заборах, на камне, что защищает угол крайнего дома от чужих колес, на диске пулемета, установленного за камнем. Уже привычным становится это – смотреть на мир из засады. Привычно само напряжение, веселое и злое чувство превосходства над теми, кто будет идти навстречу твоему выстрелу. Выйдут из черной стены леса, потом их закроют кустики, наползающие на дорогу со стороны лунно желтеющего болота.
– Надо в тех кустах поставить, – говорит командир взвода. Повернул голову и увидел рядом с собою Толю. – Вот вы вдвоем, – говорит он Толе и лежащему за ним Сергею Коренному. – Да слушайте хорошенько, а то не успеете назад добежать.
Поднялись и побежали к кустам, прижимая локтями и ладонями все, что может звякнуть, забренчать. Хлопцы, конечно, видят, что Толя впереди Коренного. Теперь весь взвод за спиной у Толи. Алексея там, правда, нет: он да еще Молокович с Помолотнем пошли разведать, что делается в соседних деревнях. Молокович из этих мест, он тут все знает…
Лунный свет, цедящийся сквозь негустую осеннюю листву, пятнами ложится на одежду Сергея, на напряженное мальчишеское лицо. И самого себя чувствуешь рябым, слившимся с кустами. Надо стоять поближе друг к другу, чтобы можно было переговариваться глазами. Жил этот Коренной где-то на Алтае, ты не знал даже, что он есть, а теперь вы словно что-то одно… И тех, что выйдут из темной стены леса, не знал и, может, никогда не узнаешь, но нет в этот миг ничего важнее для тебя, чем убить их. Кажется, ушам больно – так вслушиваешься. От того, секундой раньше или позже услышишь, зависит все. Отходить придется по открытой дороге, пока немецкий дозор будет приближаться к «твоим» кустикам. Сбоку – болотце, высвеченное до последней купины, туда не свернешь, Ловушка. Для кого только? С внезапным тоскливым чувством подумалось, что Пилатов сюда не поставил бы…
Все теперь от тебя самого зависит. Надо успеть услышать.
Вот только стук этот мешает – стук собственного сердца. Даже отстранился от Сергея, боясь, что и ему мешает Толино сердце. Как гром, отдалось в ушах шуршание осенних листьев под ногами. Сергей глянул на Толю предупреждающе. Замерли оба. И тогда услышали треск – там, в лесу! Снова треснули сучья. Надо уходить, надо бежать: ведь Толя хорошо расслышал приглушенные голоса! «Они?» – «Они». Оба спрашивают глазами, оба отвечают. Слились в одно, и это одно – сложнее, чем каждый в отдельности. Не будь здесь Сергея, Толя уже, наверное, убегал бы. А вдвоем все еще стоят, держат друг друга глазами, как тогда Носков и «гусар». Вот оно – снова! Только человек приносит этот звук в лес – звяканье металла о металл.
Сергей тихонько отстранился, показал: «Уходить!» Вдруг споткнулся, затрещало. И сразу раздвоились они: каждый уже сам по себе. Теперь их двое. Кто-то будет впереди, а кто-то спиной ощущать лес, в котором затаились враги. Успеть бы, только бы успеть к своим! Быстрее надо, быстрее, и бесшумно, как можно тише.
Так хочется вырваться вперед и бежать, но Толя уже умеет хитрить. Всего лишь пять метров позади Сергея, это лишь кажется, что опаснее, страшнее. Зато все видят, весь взвод (и Волжак), что ты не бежишь первый. Уже поблескивает камень, за которым пристроился с пулеметом Головченя, пятна лиц, чьи-то спины видны. Толя упал на то место, с которого уходил, и выдохнул облегченно: