Партизаны. Книга 2. Сыновья уходят в бой
Шрифт:
– Вы хоть детке оставьте.
– А сколько ж тебе лет, тетка? – удивился Носков.
Вдруг открывается дверь и появляется широколицый и широкоплечий мужчина.
– Добрый вечер.
– Ты кто? – спросил Половец.
– Садись, маслица тебе оставили, – сказала хозяйка.
Волжак выронил ложку и стал сползать под стол. Оттуда просипел:
– Детка, ей-бо!..
Половец грозно спросил:
– Ты – детка?
Парень – а ему, пожалуй, не больше двадцати – обрадовался:
– А вы – веселые. Гы!
Шли по улице и шатались от хохота. Волжак посмотрит
– Нет, а как баба тащила нашего Липеня из-под печи, – напоминает Носков. Уже «тащила» – Толя что-то не помнит.
Небо раздождилось. Недалеко лают собаки. Снова деревня. В эту входили «неводком»: Половец и Волжак посредине улицы, остальные у заборов. Не спит еще деревня. Женский голос зовет какого-то Федьку, шум непонятный, даже далекая музыка. Навстречу идут. Стремительный шепот Волжака:
– Стой! Кто такие? Кто играет там?
Толя подошел ближе. Между низеньким Волжаком и нависающим Половцем стоят двое. Отвечает один:
– Девки собрались, а музыканта увели в Каменку. Там свадьба у начальника над добровольцами. А молодая из нашей деревни. Сестра полицейского.
В голосе – юношеская счастливая струна. Догадывается.
– А вы куда идете? – спрашивает Волжак.
– А мы идем взять бубен. Девки собрались, им абы стук.
– Абы стук, говоришь? В какую хату идете?
– Вот в ту, белые ворота. А это мой дядька, он глухонемой.
– Ну и ты пока сделайся таким же. Понял?
– Понял.
– Ты знаешь, кто мы?
– Вроде знаю.
– Ну, значит, молодец.
Шли дальше, через всю деревню. Началось поле, потом кусты.
– Снимите ленточки с шапок, – приказал вдруг Волжак.
Неужели Волжак пойдет в Каменку, где полицаи, «добровольцы», поведет, ничего толком не узнав? Как в общей лодке: ни грести, ни плавать не умеешь, но веришь, что другие умеют, другие все знают. И вот несет тебя навстречу голосам, писку гармоники, зловещей неизвестности. Каждый следующий шаг кажется невозможным, не веришь, что вот так просто войдешь в деревню, где гуляют полицаи. Но уже идешь огородами. Наугад повел Волжак, надеясь на темноту, на свой пистолетик, и оказалось – прошли.
Кто-то бредет по темной улице.
– Какого тебе!.. – Пьяный матюк.
– Половец! – скомандовал Волжак. Неизвестно, что там проделал Половец, но голос, сразу протрезвевший, бодренько поправился:
– Виноват, понимаю…
– Теперь другой разговор. – Шепот Волжака насмешливо злой. – А ну, кто там веселится?
– А вы, интересуюсь, кто будете?
– Половец!.. – голос Волжака.
– Виноват. Так что доброволец один женится.
– Много их?
– Которые добровольцы – человек пять. И наши есть, простите, полицейские.
– Ложись.
– Хлопчики, да мы…
– Замри! У этого забора.
– Виноват, понял. Мы спали, ничего-никого.
– Ты тоже детка?
– Виноват, не понял.
– Ладно, и дружка своего ложи.
Никогда Толя не думал, что обыкновенное пиликанье гармоники может быть таким зловещим, что таким пугающим бывает свет, вываливающийся из окна хаты.
– Трое к окнам, –
Во дворе вспыхивают папироски. Гармонист вдруг замолк, из сеней повалили еще люди, загалдели. Идущий впереди Толи Носков приостановился, Толя обогнал его, боясь отстать от Волжака. Случилось непредвиденное, но Волжак идет. Какие-то люди стоят на стежке, они разговаривали, теперь замолчали, ждут. Волжак идет стремительно, вплотную за ним Половец.
– Погуляем? – говорит Половец и хлопает кого-то по плечу.
Толя, оглушенный происходящим, видит, как во сне, пугливо-внимательные и удивленные лица. Вслед за Половцем вошел в сени, оставив зловещую неизвестность за спиной, ожидая ее впереди. Дверь из сеней в хату настежь, у порога толпятся девки, какие-то пацаны. Шум, пьяный, густой, плывет из хаты. И кажется, что он уже меняется, становится настороженным, вот-вот взорвется криком. А в сенях по-прежнему толпятся зеваки, будто и не замечая, что вошли партизаны. Это удивило, но и обрадовало. Принимают за полицаев: Волжак в полунемецком, физиономия у Половца нахально спокойная. Расступаются перед незнакомыми полицаями, но к освещенной двери подходит только Половец. Волжак стал в углу сеней, от руки к колену поблескивает пистолетная цепочка. Толя по его примеру прижался к стенке.
В хате – свое, в сенях – свое. Все такое нереальное, потому что обыкновенное. Толя снял с плеча заряженную винтовку, поставил прикладом на пол. Но тут же подставил под нее ногу. Сейчас, сейчас… Толя то поднимает винтовку вдоль ноги, то спускает вниз.
В хате поют «Галю молодую». А в освещенных дверях, как в раме, – Половец. Высокий, плечи приподняты. Из-под локтей его выпархивают встревоженные зеваки.
– Говорит речу, – сообщает Половец, слегка поворачивая голову, – молодой целует. Молодая ничего себе.
Половец все поднимает локти, будто лететь собрался, держа автомат над головами тех, кто занял «удобное» место в дверях и не хочет уходить.
С улицы в сени, отталкивая выбегающих, вскочил парень в светлом костюме. Брюки заправлены в голенища с форсистым напуском. Очень кучерявистый, в верхнем карманчике белеет бумажный цветок шафера, а из бокового торчит белая ручка немецкой гранаты. Наверное, братец невесты. Полицейский!
– Уходите, я знаю, кто вы, уходите…
Схватил Половца за локоть.
– Уходите, я знаю…
Половец выдернул локоть, толкнул его коленкой:
– Отойди, г…к.
Снова подняв автомат, Половец сообщает:
– Молодой встал… Сюда идет.
Парень с белым цветком будто только сейчас понял, что он знает, кто перед ним. Глаза испуганно округлились, задом, спиной он пошел к порогу, вытаскивая из кармана гранату. Поставил ногу на порог и тут встретился взглядом с Толиными глазами. Ужас, свой ужас увидел Толя в глазах парня. Руки Толи сами вскинули к плечу приклад винтовки. Но в тот же миг из угла, где стоял Волжак, грохнул выстрел, озарив сени резким пламенем. И сразу будто взорвался дом – автоматная очередь Половца. Свет в хате погас. Зазвенело стекло. Как в бочку, забахали выстрелы.