Паруса смерти
Шрифт:
— Очень скоро вы все поймете. Да, я забыл сказать главное. Как только мадемуазель Женевьева окажется на борту корабля, вы, Шарп, немедленно выходите в море и останавливаетесь на рейде.
Сумерки. Глухой закоулок сада. Отчаянно пахнут туберозы. Сталкиваются в воздухе трели цикад. Звезды наливаются соком. За стеной подстриженных кустов легкие, торопливые шаги.
— Я здесь, — чуть слышно сказал Олоннэ.
Шаги замерли. Пришлось двинуться к ним навстречу и обойти башню молодого кипариса. Вот и Женевьева.
Она стояла неподвижно, сложив руки на груди. Глаз не видно.
— Это вы? — спросила она.
— Это я, — сказал он.
— Что вам нужно от меня?
— Всего лишь сказать несколько слов.
— Вы же знаете, что я вам не поверю.
— Знаю. И знаю почему. Вы считаете меня омерзительным чудовищем, негодяем, подонком и…
— И этого достаточно.
— Вот в этом разница между нами.
— Какая разница?
— Вы способны иронизировать, а я ко всему отношусь слишком серьезно. Слишком.
— Что с вами, вы сегодня слишком не похожи на себя.
— Чтобы проводить такие сравнения, нужно очень хорошо знать человека.
— О да, вы правы. Ведь вы столь загадочны, капитан Олоннэ. Имя ваше окутано облаком тайны. Никто не знает, откуда вы пришли и кто вы такой на самом деле. Испанцы вас боятся, отец мой вас обожает, женщины бредят вами и кончают жизнь самоубийством в ваших объятиях…
— Женевьева, — тихо сказал Олоннэ.
Она замерла, таким необычным, таким проникновенным был этот голос.
— Женевьева!
— Что? — ответила она, с трудом преодолев спазм в горле.
— Я вас люблю.
Обрушилось молчание. Опять на первый план выступили цикады и горькорыдающий запах тубероз.
— С того самого мига, как вас увидел. Ссору с этим рыжим ирландцем я затеял только потому, что мне показалось, что вы посмотрели на него благосклонно. Как я только его не убил в тот день! И вся моя дальнейшая жизнь — лишь попытка приблизиться к вам, что бы вы ни думали по этому поводу.
— Может быть, я и поверила бы вам, не будь того злосчастного эпизода… Я ведь сама явилась к вам, сама приблизилась, что же вам помешало… — Дыхание девушки зашлось, она никак не могла набрать воздуха в грудь.
Олоннэ всплеснул в отчаянии руками и сделал шаг навстречу Женевьеве. Она отступила.
— Как вы не понимаете: это была ловушка!
— Ловушка?
— Разумеется, разве вы не слышали рассказов о том, что произошло потом возле моего дома? Там собралась толпа. Спрашивается, кто ее привел? Заклинаю вас всеми святыми, взгляните на это дело объективно. Кто-то из ваших домочадцев или слуг проследил за вами и дал знать влиятельному недоброжелателю господина де Левассера, что его дочь находится в доме кровавого корсара, бывшего буканьера. Этот недоброжелатель не мог упустить подобный случай. Он собрал толпу остервенелых католиков и направил к моему дому. Этому человеку очень нужно было подорвать репутацию вашего отца, и это бы ему удалось, если бы я не повел себя так, как я себя повел. Понимаете? Спасая отца, я нанес рану дочери.
— Какое-то очень сложное объяснение.
— Зато единственное. Я был как в горячке, мне нужно было в считанные минуты придумать способ спасения. Только потом, когда все кончилось, я понял, как оскорбил вас.
— И не попытались объясниться!
— Я знал, что вы мне не поверите.
— Я и сейчас не склонна верить.
— Вот видите, а тогда, когда еще не затянулась рана обиды, на что я мог рассчитывать? Я решил уйти в море в надежде, что время остудит пламя вспыхнувшей ненависти. Но я ошибся. Я понял, что проиграл, что собственными руками сломал свою судьбу, истребил свое счастье. Я впал в отчаяние, и даже корсарское счастье отвернулось от меня.
— Что же вас заставило сегодня написать мне?
Олоннэ опустил голову. Он боялся, что даже в ночи хищный блеск синих глаз выдаст его.
— Я понял, что теряю вас. В городе так много говорили о вас и капитане Шарпе…
Женевьева улыбнулась, ей приятно было осознавать, что она все рассчитала верно, приятно было считать себя победительницей.
— И тогда я решил совершить последнюю попытку. Знаю, что шансов у меня нет, но я никогда бы себе не простил, если бы не попытался.
Снова в наступившей тишине зазвучали цикады.
Бледно-огненный край луны появился над «панцирем Черепахи», как еще называли Тортугу.
Легкий порыв ветра явился в ночной сад; испуганно зашелестела лавровишневая аллея.
— А если я соглашусь? — спросила Женевьева чужим от сумасшедшего волнения голосом.
Олоннэ поднял голову, но не открыл глаза.
— Что же вы молчите? Или вы опять начнете спасать репутацию моего отца?!
— Я переживаю мгновения счастья. Вряд ли когда-нибудь в жизни мне предстоит что-нибудь подобное.
— Так вы…
— Да, я предлагаю вам бежать со мной.
— Бежать?
— И прямо сейчас. Вас что-то смущает?
— Сказать по правде… Но зачем именно бежать, не лучше ли пойти к моему отцу и все ему рассказать?
— Этим мы все погубим.
— Откуда вы знаете?
— Я уже обращался к нему, он указал мне на дверь. Теперь, стоит вам заикнуться о нашей любви, он запрет вас на замок, а потом насильно выдаст замуж за ирландца.
— Папа никогда так со мной не поступит.
— Возможно, вы знаете своего отца лучше, чем я, но в любом случае — стоит ли рисковать? Когда вы будете у меня на корабле, ему некуда будет отступать, даже если бы он и захотел.
— У вас же нет корабля!
— До вчерашнего дня не было. Теперь есть. И называется он «Месть».
— Какое странное название!
— После того что испанские собаки сделали с экипажем моего прежнего корабля, это название самое уместное. Но я чувствую, Женевьева, вас что-то смущает.
— Н-нет, — с некоторым усилием сказала девушка.