Паруса смерти
Шрифт:
— А что ты считаешь справедливым разделом? Твои люди хотят, чтобы их доля составляла вдвое больше того, что следует получить моим.
— Но таков был договор! Каждая эскадра имеет право на половину добычи. Ты не можешь этого не признать.
Олоннэ неохотно кивнул:
— Я помню, мы договаривались об этом.
— Вот видишь!
— То, что вижу я, сейчас не так уж важно. Существенно то, что видят мои люди. Они смотрят на нынешнее положение наших дел и не понимают, почему их кошельки должны быть вдвое легче, чем кошельки экипажей «Эвеланжа» и «Марктира».
Капитан вздохнул и поскреб пальцами грудь в вырезе рубахи. Понюхал пальцы. Поморщился.
— Положение безвыходное. Будем следовать букве договора — обидим одних, будем следовать здравому смыслу и справедливости — обидим других. И в том и в другом случае нас ждет большая кровь. И самое обидное то, что обе сражающиеся стороны будут проливать ее за то, чтобы вернуть деньги испанцам. Победитель не сможет увезти отсюда ни одного реала.
— И, даже понимая это, они желают драться, — сказал Воклен, — а не делиться.
Шарп хотел было ему что-то ответить, но Олоннэ решительным жестом перехватил эту попытку:
— Не будем раздувать опасное пламя хотя бы за этим столом. Из всякой ситуации есть выход. Из этой подходящего выхода я пока не вижу. Но что-то мне подсказывает — выход найдется. Когда — не знаю, но найдется.
— Время у нас пока есть, — усмехнулся Ибервиль.
— Время не деньги, его всегда достаточно, как говорят у нас в Бретани, — усмехнулся ле Пикар.
— А теперь, — Олоннэ поднялся со своего места, — я предлагаю всем лечь спать. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано.
— А ужин, — удивленно спросил Ибервиль, указывая на стол, — вино, свинина?..
— Нет, пить мы сегодня не будем, ибо достигнутое в трезвом виде равновесие начнет раскачиваться уже после третьей кружки. После пятой вы вцепитесь друг другу в глотки. Вам ли себя не знать.
В словах капитана было много правды. Немного побурчав, корсары разошлись.
Когда двор опустел, Олоннэ подозвал к себе доктора:
— Мне нужна еще одна перемена белья, я потею как мышь.
— Ром выгоняет заразу, — высказал свое ученое мнение Эксквемелин.
— Тогда вместе с бельем принесите мне еще и рома.
Спокойному течению лечения помешал Роже. Приблизившись к голому капитану, он что-то прошептал ему на ухо.
— Кто такой?
— По выговору похож на испанца, но не испанец.
— Что ему нужно?
— Просит беседы наедине.
Олоннэ усмехнулся:
— Наедине — это значит минимум два телохранителя.
— И правильно, господин, уж больно он страшен. Как будто его несколько раз четвертовали.
— Четвертовали? Это, пожалуй, любопытно. Пусть приведут.
— Слушаюсь, господин.
Когда Горацио де Молину ввели в патио, Олоннэ сидел на своем прежнем месте, но в новом окружении. За спиной у него стояли двое дюжих корсаров, в руках у каждого было по два пистолета со взведенными курками.
Достаточно было бросить один взгляд на ночного гостя, чтобы понять: эти меры предосторожности отнюдь не излишни. Вошедший был если и не громадного роста, то весьма крупного, шагал он несколько неловко — видимо, следствие полученных некогда ран, — но в теле его чувствовалась огромная, животная сила. Лицо представляло собой сплошную маску из шрамов. В первый момент Олоннэ показалось, что это прокаженный. Оказалось — нет.
Взгляд же у де Молины был живой и довольно веселый. Возможно, такой эффект рождали отсветы пламени догоравших в патио костров.
— Кто ты?
— Меня зовут Марко Лупо.
— Ты не испанец?
— Я родом из Генуи, но испанцев знаю хорошо и много с ними общался.
— Где же?
— В тюрьме.
— Понятно. Тот факт, что ты сидел у них в тюрьме, освобождает меня от необходимости спрашивать, где тебя так изувечили.
Лупо жутко улыбнулся, как бы давая понять, что отдает должное понятливости собеседника.
— А где именно находилась эта тюрьма — в Европе или, может быть, в Новом Свете?
— Мне довелось побывать за решеткой и там и там.
— За что же судьба была к тебе так несправедлива?
— Я не говорю о несправедливости, меня всегда пытали и заковывали в железо за дело.
Олоннэ переменил позу, разговор делался все занимательнее.
— В чем же состояло твое прегрешение? Ты прелюбодействовал, может быть?
Телохранители капитана весело заржали.
— Нет, что вы, со мной даже портовые проститутки отказываются спать, не то что… Я грабитель.
— Вот оно что, грабитель! — с притворным ужасом воскликнул Олоннэ.
— Меня пытали в тюрьмах трех королевств и там же приговаривали к смертной казни.
— И каждый раз тебе удавалось бежать?
— Я цепенею от проницательности вашего ума, капитан Олоннэ.
Корсарский капитан засмеялся, было в этом уроде что-то одновременно и опасное и забавное.
— И вот ты, сбежав из очередной тюрьмы, решил пристать ко мне, правильно?
— Не совсем так, капитан.
— А как?
— Я расскажу. После многочисленных пыток моя внешность стала слишком запоминающейся, любой стражник в самом провинциальном городе знал, как я выгляжу. Чтобы спасти свою шкуру…
— Ты спас жизнь, а отнюдь не шкуру. — Олоннэ провел пальцем по своим щекам, показывая, что имеет в виду.
Лупо не отреагировал на этот оскорбительный выпад.
— Так вот, чтобы спасти свою жизнь, я хорошо заплатил одному лиссабонскому капитану, и он доставил меня в Никарагуа. Там я решил было предаться своим прежним занятиям, но недавно снова был схвачен. И за свои кровавые поступки приговорен к очередной смертной казни.