Паруса смерти

Попов Михаил Михайлович

После окончания процедуры Олоннэ вдруг спросил:

— А, вы еще здесь?!

Удивление, прозвучавшее в голосе капитана, было столь поддельным, что дон Антонио содрогнулся, — издевательства продолжаются.

— Я жду решения своей участи.

— Вы знаете, не такой простой это вопрос — ваша участь.

— Отчего же?

— Да оттого. На Тортугу я вас взять не могу, да, судя по всему, и вы сами не хотите туда.

Губернатор закашлялся.

— Вы не купец какой-нибудь, вы большой чиновник испанской короны. Я могу поставить в неудобное положение господина

де Левассера. Королю Людовику придется объясняться с королем Филиппом.

— Это правда.

Роже пододвинул к капитану тщательно протертое кресло, тот вальяжно в него уселся.

— Но отпустить на свободу я вас также не могу.

— Но почему? Клянусь…

— А что скажут мои боевые друзья, они столько крови пролили, чтобы добраться до вашего горла, а я вдруг в решающий момент разрешу вам удалиться. Невозможно.

— Что же, нет никакого выхода?

— Один выход всегда есть в запасе — вздернуть вас на рее, ко всеобщей радости.

— Но мне почему-то кажется, что вы не склонны прибегать к нему.

Олоннэ улыбнулся:

— Вы проницательный человек. Я не повешу вас сегодня.

— Выкуп?

— Да. Это даст мне возможность держать вас возле себя, не убивая. Пока.

Дон Антонио с облегчением вздохнул, как вздохнул бы всякий человек, услышавший, что казавшаяся неизбежной смерть сделала шаг назад.

— Но почему вы со мной так откровенны, капитан?

— Потому что мне на вас наплевать.

Глава четырнадцатая

Этой ночью все на борту «Сантандера» напились вдрызг. Корсары умели собираться при наличии опасности, особенно смертельной, но ничто не могло помешать их веселью над трупом побежденного врага.

Олоннэ знал, разумеется, об этом свойстве своих подчиненных, поэтому и не пытался протестовать. Вместе с Ибервилем, новым капитаном «Сантандера», переименованного в «Монпелье» (так назывался родной город бельмастого), и дюжиной бутылок крепкой мадеры вовсю веселился в большой каюте. Веселье заключалось в том, что он лежал лицом на столе, не подавая признаков жизни. Столь же оживленными и жизнерадостными выглядели Ибервиль и другие офицеры.

Бодрствовали лишь Роже и Беттега. Первый — потому что не любил состояние опьянения и особенно те последствия, что оно с собой приносит. Второму было приказано бодрствовать и не прикасаться к вину.

— Слишком многие хотят меня здесь зарезать, — сказал Олоннэ своему телохранителю.

— Так прикажи их убить.

— Если бы я точно знал кто, не раздумывал бы ни секунды. А так боюсь ошибиться. Так что будь внимателен. И если я завтра проснусь с кинжалом в спине, тебе не поздоровится.

Уже поздно ночью, после четвертой склянки, Беттегу подозвал к себе Воклен, покачивающийся на четвереньках в углу каюты. Он напился раньше всех и теперь просил, чтобы его отвели освежиться.

— Иначе… — Воклен показал, что будет иначе, изобразив струю, хлещущую изо рта.

Беттега подхватил его под мышки и выволок на свежий воздух. Перевалил верхнюю часть пьяного туловища через планшир и со словами:

— Дальше сам, приятель, — вернулся в

каюту. Там он не обнаружил ничего интересного. Все тот же пьяный капитан, все тот же пьяный Ибервиль. Тяжелая смесь из табачного и винного перегара.

Значительно интереснее было там, где он оставил капитана Воклена. Когда телохранитель Олоннэ скрылся, лысый толстяк пришел в себя, перестал оглашать окрестности желудочными воплями, встал на ноги. Огляделся. И быстро направился к люку, что вел на нижние палубы.

Как вскоре выяснилось, целью его был карцер, за дверью которого лежал, размышляя над превратностями своей судьбы, губернатор Эспаньолы. Было темно, одна тусклая свеча, деревянный закут. Корсар, игравший роль стражника при дверях карцера, был конечно же пьян. Удар рукоятью пистолета по голове усугубил его состояние. Ключи сняты с пояса, замок отперт.

— Выходите, — прошептал в темноту Воклен.

Человек в темноте некоторое время напряженно молчал. Наконец из карцера донеслись слова тревожного вопроса:

— Что вы задумали и кто вы такой?

Первой мыслью, явившейся дону Антонио, была мысль о том, что перепившиеся корсары, недовольные мягкостью Олоннэ в обращении с губернатором Эспаньолы, пришли свести с ним счёты.

— Да выходите же, черт вас возьми!

— Или вы сейчас уйдете, или я…

— Не будьте идиотом, я пришел вам помочь.

— Помочь?!

— Бежать, бежать помочь.

— Куда? Ну, да…

— До берега футов сто, доплывете как-нибудь. Пойдемте, пока все пьяны и никто ничего не соображает.

Воклен вывел губернатора к той стороне корабля, что не была освещена луной, перебросил через планшир веревку.

— Полезайте. Скорее, ваше высокопревосходительство, скорее.

— Я сейчас, да. Но только скажите мне, зачем вы это делаете? Ведь вы…

— Да, меня зовут Воклен.

— И вы помогаете мне спастись?!

— Когда-нибудь удача оставит Олоннэ, и он попадет к вам в руки. Так было почти со всеми, так будет и впредь. Так вот, когда я окажусь у вас в плену вместе с Олоннэ, вы уж не забудьте об этом ночном эпизоде.

С этими словами толстяк стал разматывать веревку, и голова губернатора скрылась за бортом.

Когда хитроумный Воклен вползал обратно в каюту, мотая головой, очень натурально измазанной блевотиной, Беттега бросил в его сторону лишь один презрительный взгляд. Этот человек был не способен воткнуть нож в спину капитана, а значит, был неинтересен.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Корсары были, конечно, очень огорчены бегством губернатора, они не получили от него ни денег, ни крови. Как ни странно, недовольство в связи с этим обрушилось на капитана Олоннэ. Недовольство было глухое, но несомненное. Они не понимали, зачем капитан уединялся с испанцем, и почему, после состоявшейся беседы, губернатора не вздернули на рее. Не задумал ли Олоннэ каким-нибудь образом присвоить деньги, которые могли бы составить выкуп столь высокопоставленного человека, как губернатор Эспаньолы?