Паруса в океане
Шрифт:
Астарт рассказал немного о себе, и египтяне долго колебались, прежде чем привели его в одну из лачуг, прильнувшую к белокаменной мемфисской стене. Женщина разожгла огонь в мелком очаге посреди глиняного пола. Мужчины выпили пива, закусили жареной рыбой и пресными лепешками. Не сказав ни слова, помолились каждый про себя и повалились на охапки пшеничной соломы. Хозяева и гость мгновенно уснули, только женщина продолжала стряпать на весь завтрашний день. Поднялись затемно. На Астарта взвалили мешок с чем-то увесистым и бренчавшим. Каждый нес свою поклажу.
Шли долго. Городские стены давно растаяли в предрассветном сумраке. Потянулись вязкие песчаные сугробы. Женщина шла последней и заравнивала следы пучком ивовых веток. Астарту давно хотелось остановиться и попросить глоток воды. Но они шли по-прежнему молча и быстро.
Восток посерел. Прохлада приятно освежала разгоряченные тела. Наконец, преодолев остаток какой-то стены, когда-то очень высокой, остановились. Впереди смутно темнела расплывчатая громада не то храма, не то усыпальницы. И тут Астарта захватило величественное зрелище: еще невидимое солнце озарило верхушку гигантской пирамиды, господствующей над всем мемфисским некрополем, над всей долиной. Словно облитый золотом, храм повис в густом сумрачном мареве высоко над землей, поражая таинственностью и красотой.
Спутники Астарта тоже смотрели, запрокинув головы. Издали донесся последний шакалий вопль, и утро стремительно ринулось на землю.
В утренних лучах ступенчатая пирамида выглядела не столь таинственно, но не менее грандиозно. Белокаменная облицовка давно была расхищена, и время сгладило все углы и ребра степеней. Песок целыми слоями покоился везде, где можно было задержаться. В некотором удалении от пирамиды дремали величественные развалины построек, похожих на храмовые. У южной стены ограды можно было рассмотреть верхушки засыпанных колонн и два сохранившихся пилона — все, что осталось от некогда парадной колоннады входа в храм.
После завтрака, который в точности повторил вчерашний ужин, пожилой египтянин протянул Астарту стопку перевязанных веревкой кожаных мешков.
— Чья? — Астарт показал кивком на пирамиду.
— Джосера, — коротко ответил грабитель, и все отправились к южной стене ограды.
"Джосера, — подумал Астарт, — Ахтой скончается, когда узнает".
Финикиец не раз слышал из уст Ахтоя о великом мудреце Имхотепе, ставшем богом. Астарт знал, что гробница фараона Джосера — творение Имхотепа, первое в истории Египта монументальное сооружение из камня. До Имхотепа гробницы строились из необожженного кирпича и были до того примитивны, что арабы впоследствии назвали их мастабами, то есть скамьями, за внешнее сходство.
Ступенчатая пирамида Джосера — мать всех египетских пирамид, свидетельство грандиозного переворота в строительстве и архитектуре. Царский визирь Имхотеп, создав ее, удостоился обожествления. Видимо, этот вельможа ломал не только рамки канонов архитектуры: после его смерти каждый писец Египта, приступая к работе, совершал возлияния в его честь, виднейшие мудрецы Мемфиса, Фив, Саиса любили в своих глубокомысленных спорах ссылаться на изречения Имхотепа, и, наконец, ему воздавал молитву каждый лекарь-египтянин, приступающий к лечению. Греки отождествляли его со своим богом медицины Эскулапом.
— Пора за дело, — сказал старший египтянин и нырнул в скрытую в развалинах яму.
Поколения грабителей бились над разгадкой тайны пирамиды и не могли ничего поделать: Имхотеп надежно спрятал вход в пирамиду и саму усыпальницу с мумией в ее чреве. Лет триста до Астарта кому-то удалось разыскать шахту под южной стеной ограды. Грабители торжествовали, но увы! — после многомесячного неимоверного труда (шахта была по обыкновению забита щебнем) они извлекли… лишь канопы с внутренностями фараона.
Новые приятели финикийца непонятно из каких соображений пробивали вход в пирамиду тоже с юга. Может, они шли по следам предшественников, не завершивших работу, может, руководствовались словами оракулов, недостатка в которых в древности не ощущалось.
— Тащи! — молодой египтянин, блестя от пота, подал мех, наполненный скальной породой.
Женщина помахала рукой:
— Сюда!
Астарт поднатужился и взвалил на себя мех.
— Быстрей! — крикнул ему вслед египтянин.
Женщина зарывала в песок содержимое мехов, и западный ветер, жалкий собрат свирепого хамсина, уничтожал все следы.
— Как тебя зовут? — спросил Астарт, принимая очередной мех.
— Не все ли равно? — ответил египтянин. — И твое имя нам не нужно. У грабителей пирамид нет имен.
Когда солнце достигло зенита, сели в тени чудом уцелевшей крыши. Обед не отличался от ужина и завтрака.
Затем породу долбил молодой египтянин, распластавшись в узкой норе, наполняя мешки и выталкивая их в яму, откуда их волоком перетаскивал вконец обессиленный пожилой египтянин. Вскоре и Астарт взялся за бурав и долото. В кромешной тьме, как во время пылевой бури, не хватало воздуха для легких. Жара изнуряла. Финикиец выдохся в первую же минуту. Ему казалось: вот-вот потолок обрушится под немыслимой тяжестью и раздавит его, как ящерицу. Хотелось стремглав выскочить из этой могилы и дышать, дышать… Но Астарт исступленно вгрызался в камень, прогоняя страх мыслями о Бубастисской тюрьме, которая, может быть, уже слышит крик его сына. Как любой азиат, он верил, что у него будет именно сын.
Ночью, не разжигая огня, поужинали. Финикийца уже мутило от жареной рыбы и прокисшего вина.
— Еще сорок дней рыть будем, — сказал пожилой египтянин.
Засыпая, Астарт слышал шорохи песчинок о камень и близкий хохот гиен.
20. Мумия Джосера
"Какие беды оторвали этих людей от сохи и бросили в объятия злого Сета?" — размышлял Астарт в недолгие минуты отдыха. Нарушить покой мертвого фараона — великое святотатства для египтянина. Астарт пришел к выводу, что судьба безжалостна к ним, ибо одна только жажда наживы не смогла бы заставить правоверных египтян рыться под пирамидой. Какая-то трагедия изменила их образ жизни, заставила отвергнуть привычные устои.
Наконец грабители достигли центрального колодца, высеченного в скале под пирамидой и засыпанного щебнем и строительным мусором. Измученные, но счастливые близостью победы они умножили свои силы. Женщина работала наравне с мужчинами и готовила еду, поражая своим молчаливым упорством. Астарта изумляла самоотверженность этих людей, не щадивших ни себя, ни друг друга. Все они принесли в жертву для достижения цели. К финикийцу относились как к члену их семьи. (Астарт понял, что все они в каком-то родстве.) И, как член их семьи, он ощущал налет трагичности в немногословных фразах, скупых жестах и взглядах.