Парящие над океаном
Шрифт:
И неожиданно вспоминаю одного из наших "одноклубников", то есть людей из парка. Как его ни встретишь, он только об одном: "Нет, ну как вам нравится этот Щаранский? Знаете, я его в последнее время разлюбил! Вы, конечно, запомнили, что он сказал в прошлый четверг? То-то и то-то…"
Я хочу его немного переключить и спрашиваю о здоровье. Это самый верный способ сменить тему. Но он и здесь отмахивается: "Какое здоровье! При чем тут здоровье, когда Щаранский отчебучил черт-те что!"
Я тогда стараюсь думать мудро, как принято у некоторых. "Счастливый человек, думаю я, у него есть Щаранский. Ему есть чем закрыться от невзгод. Уж лучше Щаранский, продолжаю я думать так, как мне советуют, чем, к примеру, больные почки. И все остальное. Мне бы так"…
А у меня, думаю я (как я, на этот раз, а не как "некоторые"), а у меня есть чем закрываться от невзгод? И от всего остального? Но этот вопрос я оставляю на потом и продолжаю вспоминать. Мне стало легче размышлять, когда я услыхал объяснение слова "ниша".
— Мой внук, если нагрубит бабушке, а она хочет рассказать ему, как это нехорошо, хватается за книгу или поскорей включает телевизор. И — его уже нет для бабушки. И мне сразу становится понятно, почему телевизор прозвали ящиком. Это не только мой внук — мы все в нем запираемся, когда нажимаем на красную кнопку пульта. Телик на нас наезжает и прячет в себе, мы в нем захлопываемся. И это не актеры в нем, это я сам сижу в ящике разинув рот. Раз — и у меня нет никаких забот, кроме актерских…
Да, да, дядя Миша наверняка раскручивал какой-то свой клубок.
— В дождливую погоду сосед по этажу, — раскручивал клубок мой собеседник, — тоже "одноклубник", пригласил меня на чашку чая. Я вышел зачем-то из квартиры — он вышел… "Не заглянете ли ко мне?" Сели на кухне. Какой чай в дождь?! Выпили "по единой" водки, ведем беседу: о том, о сем — ни о чем. Я бы ему о своем — да ему, вижу, будет неинтересно. Он бы мне о своем — да мне, чувствует, будет непонятно. Еще говорим, а глаза уже бродят то по клеенке на столе, то по стенам.
— Вот…
— Да…
— Кха-кха!
— Такие, значит, дела…
И тут мой сосед останавливает взгляд на цветной фотографии на стене, как раз над столом. По-американски большой, как картина. На ней — поле цветущих подсолнухов. Желтое поле — и все смотрят в одну сторону. Он кивает на картину. Я встаю, гляжу.
— Вот, — говорит, — Миша, какая у меня там была аудитория!
Я сперва подумал, что он был агрономом… Но потом догадался:
— Лекции читали?
— Нет, — ответил мой "одноклубник" и строго на меня посмотрел, — я речи произносил. И все-все, как эти подсолнухи, меня слушали. И не дай бог кому-нибудь отвернуться!
Тут я понял, что разговор у нас с ним не получится и от второй рюмки отказался. Потому что я ведь как раз сорван с того поля подсолнухов…
— Мой доминошный напарник затащил меня как-то на лекцию каббалиста. О смысле, пообещал, жизни. Надо же, говорит, знать, для чего мы ее прожили.
Ну, сидим, слушаем. Оказывается, цель жизни — наслаждение. Так… Наслаждение — в совершенстве. Тоже неплохо. "Постижение Высшего Света". Почему нет? О земле забудьте: это уровень животных. Что значит? "Все, что человек, изучая Каббалу, узнает о себе и мире, узнает только он сам, в себе. От окружающих его ощущения и знания скрыты".
"Хорошенькое дело, думаю я про себя, кому нужен такой человек? Только себе? Сомнительное счастье… Человек, я думаю дальше, если он знает, что чем-то общим ценен, должен обязательно делиться с другими. В этом наслаждение и смысл…"
Делиться чем?
Я как-то вышел летом, здесь уже, в Нью Йорке, на улицу после дождя. Иду: чисто, свежо, можно дыхать.
Навстречу женщина, незнакомая. Смотрит вверх, улыбается. Потом увидела меня. И говорит, так же улыбаясь:
— The Rainbow.
Я глянул — и остановился: раскинулась над огромным Нью Йорком семицветная дуга, кто ее в тот день видел, тот не забудет.
Женщина со мной поделилась. Радостью. Радугой.
А как иначе?
— У каждого таксиста, car service, в Бруклине в салоне своя музыка. Настолько своя… Меня везли от врача, вечером уже, домой, по звукам я угадал азербайджанскую. Но все равно спросил:
— Азербайджан?
Водитель поправил меня почти сердито:
— Баку!
И сразу, будто его прорвало, стал говорить о Баку — так, как если бы это я рассказывал об Одессе. Баку он покинул три года назад "ради детей" — самая понятная причина. Его предки поселились в этом прикаспийском крае тысячу лет назад, но что делать, "если так сложилось". До жути хочется съездить на родину: "поверите, весь первый год проплакал, и сейчас, как вспомню, слеза прошибает"…
Поездка наша была короткой — одна песня закончилась, началась другая, тоже азербайджанская. Вот светится мой дом, кар остановился у подъезда. Я сказал спасибо бакинцу (он мне рассказал про меня), начал вылезать из машины. Шофер тут же включил музыку погромче. И отъехал…
Старик помолчал. Покивал чему-то…
— А вот скажите, — обратился он прямо ко мне, — разве песня на минуточку — не крыша? Не стены?…
— Дядя Миша, — спросил я его осторожно минуты через две, — а ваша рыбалка — она случайно не щит? Не ниша?
— Что вы говорите! — воскликнул на этот раз старик, и я узнал неунывающего моего одессита, — Как может рыбалка быть какой-то нишей, если я забрасываю удочку в Атлантический океан!
— Чтобы вы при мне не заснули, я вам расскажу смешной случай, — сказал дядя Миша. — Один кандидат наук переехал в Америку и здесь он стал кандидатом в сумасшедшие. На первых порах это случается с каждым иммигрантом, если ему не 12 лет и не 80. А нашему уже за 50…