Пастор
Шрифт:
— Милли, — произнёс я, пытаясь скрыть, что я чуть было не обмочился. — Что ты здесь делаешь?
— Я прогуливаюсь каждое утро, — ответила она. — Очень рано. Не думаю, что ты когда-либо это замечал, если учесть то, что, кажется, не ложишься спать до самого последнего момента.
— Я не замечал, ты права.
Она пришла позвать меня на прогулку прямо сейчас?
Милли выдохнула:
— Отец Белл, я знаю.
— Извини?
— Я знаю. О тебе и Поппи. Я видела, как ты прокрадывался через парк
Вот же дерьмо.
Ох, дерьмо, дерьмо, дерьмо.
— Милли…
Она подняла руку.
— Не надо.
Я тяжело опустился в кресло, отчаяние и паника сплелись в моём животе. Кто-то знал, кто-то знал, кто-то знал. Конечно, всегда было так. У меня никогда не было роскоши выбора, как всё это доиграть до конца, и я был грёбаным идиотом, если когда-либо считал иначе.
Я смотрел широко раскрытыми глазами, и то, что выпалил, не являлось милостивым, любезным или бескорыстным, но было чистым инстинктом выживания.
— Милли, пожалуйста, ты не можешь никому не рассказать, — я скользнул на колени перед ней. — Пожалуйста, пожалуйста, не говори епископу, я не знаю, как смогу жить с самим собой…
Но потом я замолчал, потому что не делал ничего, кроме как умолял честную женщину отказаться от её чести, и всё ради нераскаявшегося грешника.
— Прости, — произнёс вместо этого. — Ты, вероятно, думаешь, какой я ужасный, страшный человек… Мне так стыдно. Даже не знаю что сказать.
Она встала.
— Можешь сказать, что будешь осторожен.
Я взглянул на неё:
— Что?
— Отец, я пришла предупредить тебя, и есть весомая причина, почему сделала так вместо того, чтобы пойти к епископу. Этот город нуждается в тебе, и нам точно не нужен ещё один скандал с пастором, — с небольшой улыбкой она покачала головой. — Особенно когда речь идёт о чём-то таком безобидном, как влюблённость во взрослую женщину, которая была бы идеальна для тебя… Если бы ты не был пастором.
— Милли, — сказал я, мой голос звучал надломлено, отчаянно. — Что я должен делать?
— У меня нет ответа для тебя, — объяснила она, направляясь к двери. — Я знаю лишь то, что решение лучше принять как можно скорее. Такого рода события никогда не остаются тайными, Святой Отец, независимо от того, как сильно ты стараешься. И нет никакого способа, чтобы такая женщина, как Поппи, была бы готова стать твоей тайной любовницей до конца своих дней. Она стоит гораздо больше этого.
— Так и есть, — отозвался я; холодное железное бремя обрушилось на меня, как только я осознал, что был не лучше Стерлинга. В сущности говоря, вынуждал её делать то же самое, за исключением того, что даже не был с ней честен… Или не предложил ей ничего взамен.
— До свидания, — попрощалась Милли, и в ответ я кивнул ей на прощание, жалкий и взволнованный, слишком жалкий и взволнованный, чтобы даже подумать о сне.
Прошло лишь несколько недель с тех пор, как я отдал Поппи чётки Лиззи? И теперь всё ощущалось так, будто
Милли знала. Джордан знал. Поппи, возможно, и вовсе не хотела быть со мной…
Я отправился на долгую пробежку, а затем довольно рано очутился в церкви, чтобы отпереть её и подготовиться к мессе; отвлекался на протяжении всей службы на мысли о встрече с Милли, о нашей с Поппи не-схватке и о том факте, что два человека теперь в курсе моего романа и что даже это слишком много.
«Тайная любовница».
«Будь осторожен».
«Я влюблена в тебя, Тайлер».
В действительности я был настолько рассеян, что едва не пролил вино, а потом случайно прочитал заключительную молитву два раза подряд: мой разум находился в милях от священной мольбы духовного лица, а именно всего-навсего в кружащемся водовороте грёбаных неправильных событий прямо, блядь, сейчас.
После мессы я вышел из ризницы с опущенной головой, проверяя свой телефон (Поппи не присутствовала на мессе и также не написала мне), и мне было интересно, сердится ли она всё ещё на меня. Так что сначала я не заметил, что некто стоял в центральном проходе, пока этот кто-то не сдвинулся, лишь тогда шум привлёк моё внимание.
Это оказался мужчина: высокий, черноволосый, моего возраста. Он был одет в костюм цвета хаки с голубым галстуком и серебряным зажимом — слишком нарядно для сентябрьской пятницы в Вестоне, но каким-то образом на нём это не выглядело смешно. Он снял солнечные очки и окинул меня льдисто-голубым взглядом.
— Ты, должно быть, Тайлер Белл.
— Да, это я, — подтвердил я, убирая телефон в карман брюк.
Я снял ризу, и епитрахиль, и остальные атрибуты своей должности, за исключением колоратки (прим.: элемент облачения клириков и иных священнослужителей в западных Церквях и церковных общинах, представляющий собой жёсткий белый воротничок с подшитой к нему манишкой, застёгивающийся сзади и надевающийся под сутану, или же белую вставку в воротничок-стойку обычной рубашки),и вдруг почувствовал себя недостаточно одетым, будто нуждался в какой-то дополнительной броне, дополнительном авторитете в присутствии этого человека.
Как глупо. Он был гостем в моей церкви. Всё, что мне было нужно, — это быть дружелюбным.
Я шагнул вперёд и пожал ему руку, что он, казалось, поприветствовал небольшой, оценивающей улыбкой на губах.
— Могу я вам чем-то помочь? — спросил я. — К сожалению, вы пропустили нашу утреннюю службу, но у нас будет ещё одна завтра.
— Нет, думаю, ты уже помог, — ответил он, проходя мимо меня, его голова поворачивалась к каждому уголку церкви. — Я лишь хотел встретиться с тобой и лично увидеть, что из себя представляет Отец Тайлер Белл.