Пастор
Шрифт:
— Да, он со мной, — тихо проговорил Джордан, а моё сердце забилось в неустойчивом ритме стаккато, потому что это не могла быть Поппи, не могла, но что, если это была она?
О Боже, я бы всё отдал, будь это так.
— Конечно, подождите минуту, — произнёс Джордан и передал телефон мне. — Это епископ, — прошептал он.
В тот же момент моё сердце перестало биться, резко ухнув в живот. Епископ в два часа ночи?
— Алло? — сказал я.
— Тайлер.
И этого одного слова было достаточно, чтобы я понял, что произошло нечто серьёзное, тревожное и неправильное, потому
— По поводу моего голосового сообщения, — начал я, — мне очень жаль, что я не смог дождаться, чтобы поговорить с вами должным образом. И теперь, когда у меня появилось время подумать, я не уверен, что хочу оставить духовенство. Понимаю, мне придётся искупить немало грехов и многое объяснить, но сегодня для меня всё изменилось, и…
Голос епископа звучал напряжённо, когда он прервал меня:
— К сожалению, но, увы, некоторые другие подробности стали известны… публично, я боюсь.
Дерьмо.
— Какие подробности?
— Я весь день пытался дозвониться тебе и даже связался с твоими родителями и с некоторыми из твоих прихожан, но никто не знал, где ты. И только вечером я подумал, что ты мог бы отправиться к своему духовнику.
Казалось, словно он тянул время, словно не решался мне сказать о чём бы то ни было, но я должен был знать.
— Епископ, пожалуйста.
Он вздохнул:
— Некие фото были опубликованы. В социальных сетях. Ты и женщина, твоя прихожанка, полагаю, Поппи Дэнфорс.
Фотографии. Те, которыми Стерлинг меня шантажировал.
Я понимал, что у меня серьёзные проблемы и Стерлинг сдержал своё слово и уничтожил мою жизнь, но в данную минуту главным стало прозвучавшее из чужих уст имя Поппи, как будто оно, произнесённое вслух, было заклинанием, и именно оно меня наконец-то разорвало на куски, пробило в моей груди дыру, словно пуля, прошедшая через банку с содовой.
Слёзы начали катиться по моему лицу, горячие и быстрые, но мне удалось сохранить свой голос ровным:
— Хорошо.
— Хорошо, значит, ты уже знал о тех снимках?
— Да, — пробормотал я.
— Чёрт возьми, Тайлер, — выругался епископ. — Просто… Чёрт возьми.
— Знаю.
Теперь я открыто заплакал, и затем что-то толкнулось в мою руку. Стакан виски, янтарного цвета и с одним округлым кусочком льда в центре. Джордан нависал надо мной и кивал головой на стакан.
Дела были действительно плохи, раз Джордан Брэйди вручал мне выпивку. Я даже не догадывался, что у него была припрятана хоть одна бутылка крепкого спиртного напитка.
— Тайлер… — обратился епископ, — я не хочу отстранять тебя от службы.
Смысл его слов был ясен. Он хотел, чтобы я ушёл сам. «Таким образом в прессе будет меньше грязи», — подумал я. Раскаивающийся пастор, по своей воле отрёкшийся от сана, выглядит куда лучше, чем пастор с сексуальными извращениями, которого вынуждены были уволить.
— Для меня есть только два выхода? Уйти самому или быть изгнанным?
— Полагаю, что… если отношения закончились…
— Так и есть.
— …должно
Я ожидал этого, но подтверждение опустошило меня. Я должен был переехать. Новый приход, новые лица — всё новое, тогда как старый приход погрязнет в тумане слухов о моих грехах. Независимо от причин, независимо от того, пройдёт ли всё остальное идеально, я всё равно потерял это. Мой приход. Моих прихожан.
Моя вина.
— …и даже тогда я не знаю, что скажет кардинал, Тайлер, — епископ казался уставшим, но было что-то ещё — нежность. Она слышалась глубоко в его голосе. Он любил меня, и это заставляло меня почувствовать более глубокий стыд и сожаление во время разговора с ним. — Если ты действительно хочешь остаться в духовенстве, значит, мы проясним наши дальнейшие действия.
Я не чувствовал облегчения, возможно, потому, что до сих пор был настолько не уверен в своём желании, но произнёс:
— Спасибо вам.
Так или иначе, я знал, какой огромный пиздец устроил для епархии, и даже мысли о том, чтобы остаться в духовенстве, могли усугубить его.
— Поговорим завтра вечером, — сказал епископ. — До тех пор не общайся с прессой и даже не выходи в интернет. Нет смысла всё усложнять, пока мы не узнаем наверняка, как действовать дальше.
Мы попрощались и отключились, затем я осушил свой стакан с виски и провалился в глубокий сон без сновидений на жёстком и неудобном диване Джордана.
ГЛАВА 23.
Ранним утром следующего дня я отправился на мессу Джордана, которая была значительно лучше моих собственных. Как только проснулся, я позвонил Милли, дабы объяснить ей, где нахожусь и как со мной связаться. Милли, бродившая по реддиту и тамблеру (прим.: служба микроблогов, включающая в себя множество картинок, статей, видео и gif-изображений по разным тематикам и позволяющая пользователям публиковать посты в их тамблелог) даже больше меня, уже знала о фото, но не сказала «я же тебе говорила» и не была переполнена ненавистью, поэтому я надеялся, что она простит меня в своём собственном причудливом стиле. Также она вызвалась повесить табличку на дверь, гласившую, что рабочие часы и будние мессы временно приостановлены; и теперь, позаботившись о своих церковных делах, я мог сосредоточиться на настоящем.
И всё равно я не удержался.
— Ты видела Поппи? — спросил я, прежде чем мы попрощались, и буквально возненавидел себя за это.
Милли, казалось, всё поняла.
— Нет. На самом деле, её машину не видно на подъездной дорожке с прошлой ночи.
— Хорошо, — произнёс я тягостно и устало, не понимая, какое чувство испытываю после этой новости. Но я знал наверняка: оно не улучшило ощущение того, что на месте, где должно быть моё сердце, гигантский кратер.
— Отец, пожалуйста, береги себя. Несмотря ни на что, прихожане тебя любят, — сказала она, и мне так хотелось, чтобы эти слова оказались правдой, но как они могли любить меня после того, как я всё разрушил?