Пасторша
Шрифт:
Клетчатый пиджак на спинке стула никак не мог принадлежать ей, может быть, ее отцу, который был владельцем мастерской и обычно сидел на этом месте?
Я вышла, прошла между машинами и оказалась на дороге.
Здание мастерской в Германии было такого же размера, как и это, только коричневого цвета. Я легко его нашла, следуя указаниям человека с бензоколонки. Я припарковала машину, взяла проколотое колесо и вошла в огромный зал. Там был полумрак и пахло пылью. И вдруг навстречу мне идет Кристиана и улыбается. Как будто хочет сказать: «А что я говорила?» Не знаю, значило ли это, что я с чем-то справилась или, наоборот,
Дул сильный ветер, фьорда отсюда не было видно. Я пошла против ветра по направлению к городу.
Черные волосы падали Майе на лицо. Я увидела ее у полки с хрустящим картофелем, она наклонилась, вытащила коробку, подняла ее и засунула обратно, рядом лежала куча пустых коробок. У меня в руках была красная магазинная корзина. Я подошла к Майе, когда она нагнулась за следующей коробкой.
— Привет.
Она подняла голову.
— Почему ты не сказала мне ничего?
Она поднялась и выпрямилась.
— Ты ведь давно знаешь, правда? И ничего не говоришь, как будто это только тебя касается, как будто ты одна на этом свете.
— Ты о чем? — спросила я.
— Та, что повесилась, — сказала Майя. — Она училась в параллельном классе в нашей школе.
И как это не пришло мне в голову! Они же одного возраста, а городок маленький. Однако каркас там, на ветру, у фьорда, совсем не вязался с сухой теплой кухней Нанны, лампой над скамейкой и длинным деревянным столом, за которым Майя сидела сегодня утром.
Все было как в кукольном театре, раздвижные стены, куклы, которые двигались и исчезали, а потом появлялись в другом месте. Неожиданно для меня.
— Поедем со мной к твоим, в поселок. Я сейчас туда собираюсь.
— Я бы поехала. Но я работаю до семи.
На часах было около четырех. Я заметила небольшую ранку около пирсинга на ее верхней губе.
— Я поговорю с твоим начальником.
Она взглянула на меня.
— Я договорюсь с ним, — сказала я.
Майя взглянула на высокие полки с товарами, на холодильное помещение с молоком. Ее глаза блестели и были полны слез.
Мы шли рядышком по направлению к дому. Я чувствовала, как ветер добирается до шеи в том месте, где кончается воротник куртки. Я несла в руках пакет с покупками и смотрела все время вниз, чтобы не ступить в лужу.
Каково, когда тебе девятнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать? Вечеринки в гостиных, где горит только лампа на потолке, пивные бутылки на столе, раскрасневшиеся мальчишки на диване с подушками на коленях, со стеклянными глазами, в телевизоре попа во весь экран. Ходишь по такому дому, заглядываешь в другие комнаты, к младшей сестричке, у которой на полке над кроватью стоят разноцветные лошадки. Мы выехали на шоссе. Я подъехала к небольшому ряду кирпичных домов, наклонилась и посмотрела на них, а потом свернула налево и поехала дальше. Все окна были темные, и я все равно не знала, какое окно его. Мы ехали по дороге вдоль фьорда, с одной стороны — последний ряд домов, а с другой — полоска травы и камни прибоя. Далеко внизу, позади нас тянулась золотая полоска солнечных лучей.
Я бросила взгляд на Майю, она смотрела прямо перед собой. Мы оставили позади жилые дома и после первого поворота начали подниматься вверх, затем местность стала ровной и плоской.
— Почему ты уехала из Германии? — спросила она.
— А ты там когда-нибудь была?
— Нет, — ответила она. — Я была в Финляндии и России. А здесь — не дальше нашей губернии.
— А ты хотела бы поездить?
Она ничего не ответила, только смотрела в окно машины.
— Знаешь, мы едем по древней гранитной породе, — сказала я. — Здесь все так плоско, потому что долго лежало нетронутым.
Это он мне рассказал, вчера вечером.
Впереди виднелись дома, они стояли на малой половинке дуги, выдававшейся в море, и были похожи на кубики, и вешала, огромные каркасы, треугольниками возвышавшиеся у воды. Казалось, что со вчерашнего дня прошло много времени.
— А мы не могли бы туда съездить? — спросила Майя.
— Поедем, если хочешь, — кивнула я.
— Да, — сказала она.
Я включила поворотник, услышала тиканье, на дороге не было машин — ни впереди, ни позади нас.
Я повернула и тихо поехала по снежной ухабистой дороге, мимо пустых домов, к кончику мыса. Там я развернулась и остановилась, заглушила мотор.
Было тихо, слышно было, как ветер бьет по автомобилю.
Майя сидела и смотрела перед собой застывшим взглядом.
— Поедем дальше? — спросила я.
Она покачала головой, медленно двигая ею из стороны в сторону, как будто раздумывала. Потом открыла дверь и вышла.
Я вышла вслед за ней, захлопнула дверь и обернулась и посмотрела на нее — она шла вниз, по направлению к каркасу. Шла, уставившись в землю.
Я последовала за ней. Потом взглянула наверх, остановилась, ища глазами веревку, и увидела, что голубой конец болтается там наверху. Как будто он не имеет никакого отношения к случившемуся.
Майя шла дальше вниз, к отмели. Я следовала за ней, по снегу, там, где снег сдуло ветром, виднелась тропинка и мерзлая трава. Вода была почти черная с белой пеной наверху. Я подошла к ней и встала рядом.
Она взглянула на меня, я увидела ее глаза, подкрашенные ресницы, блестящий кристаллик на брови.
— Я ничего не чувствую, — произнесла она.
— Нет, — подтвердила я.
— А хотелось бы, — сказала она.
Ее глаза наполнились слезами, они потекли по щекам.
Мы стояли молча. Я смотрела на воду и чувствовала, как ветер бьет по лицу. Солнце зашло, и все краски на небе исчезли.
Майя стояла и смотрела вперед. Потом села на корточки, вытерла слезы одной рукой, а в другую взяла несколько камней.
— Взгляни, — сказала она и протянула мне камень. Краска с ресниц размазалась по лбу. Я взяла камень в руку, он был гладкий, светлый и круглый.