Пастух Земли
Шрифт:
Что касается дасов в варах, они были потомственными рабами, и давно уже стали законной, хоть и подчинённой, частью жителей городов-крепостей. Иногда арийцы захватывали и обращали в рабство и диких дасов, детей в основном, но тоже довольно редко: рабов и так хватало с избытком, а вот еды для них — нет. Они пользовались относительной свободой, не особенно притеснялись и по большей части сами не желали бежать в леса и горы, где жизнь тяжёлая и опасная, а их тамошние родичи дики и жестоки.
Нойт тоже родилась в варе, потому её связь с лесными племенами казалась удивительной. И о ней
Но Бхулак понимал, что в будущем противостоянии с иргами дасы могут сыграть важную роль — если выступят на той или другой стороне. И пока больше причин было думать, что они поддержат иргов — своих дальних родичей, говоривших на похожем языке и поклонявшихся схожим богам. Потому предложение Нойт его заинтересовало — на самом деле он и сам думал над тем, как бы связаться с дикими и хотя бы выяснить их нынешние умонастроения.
Однако то, что предлагала Нойт, выглядело опасным.
— И как же мне встретиться с вашими богами? — спросил он.
— Ты должен пойти по Пути птиц, — ответила она.
Он знал, о чём речь: Стороной птиц дасы назвали благодатный юг, а путь духов, который вел туда — это река, одна из двух, сливавшихся у Аркаина.
— Когда?
— Сегодня вечером, — ответила Нойт. — Ты должен прийти на берег после заката. Один и без оружия.
Это звучало и вовсе тревожно, но Бхулак уже знал, что согласится. Он пристально посмотрел девушке в лицо, и та выдержала его взгляд.
— Я приду, — ответил он, повернулся и пошёл прочь.
…Река и правда казалась дорогой духов — сонной и призрачной, с медленно текущей, словно бы тягучей водой. Берега её густо заросли желтеющим кустарником, а вода почти скрывалась под слоем опавших листьев. Бхулак глядел на эту монотонную, не меняющуюся по мере движения картину, и ему казалось, что и он и впрямь пересёк границу, отделяющую мир людей от области странных существ.
Такими казались и его спутники — двое невысоких молчаливых мужчин, слегка раскосых, жидкобородых, с чёрными волосами, заплетёнными в две косички. Они, словно те самые духи, бесшумно появились ниоткуда, когда он в сумерках явился на условленное место, и жестами пригласили его в одну их двух утлых лодок из берёзовой коры, спрятанных в прибрежных кустах. Один сел вместе с Бхулаком, взялся за весло, и, оттолкнувшись от берега, стал грести вверх по реке, второй на другой лодке последовал за ними.
Провожатые не удостаивали его ни словом, их лица были мрачны, а у поясов висели короткие листообразные медные кинжалы. Бхулак честно пришёл без оружия, однако не слишком беспокоился — он и с голыми руками оставался грозным противником. Кроме того, пару раз краем глаза заметив какое-то движение в прибрежных зарослях, стал догадываться, что совсем уж без защиты не остался…
Обычно хорошо чувствующий ход времени, на сей раз он погрузился в какую-то невнятную полудрёму, вовсе не ощущая, как утекают минуты — словно плыл по тёмной тяжёлой воде, навсегда запертый в одном и том же мгновении. Это, конечно, ему лишь мнилось: за очередным поворотам речки открылась небольшая заводь, на берегу которой в отдалении среди деревьев мерцали отсветы костра и слышались приглушённые людские голоса.
Его перевозчик направил челнок к берегу, то же сделал и второй спутник. Когда лодки пристали, провожатые жестами пригласили Бхулака идти за ними в лес. Что он и сделал.
Вскоре им открылась освященная ущербной луной обширная мрачная поляна, заросшая болиголовом и репейником, с разбросанными по ней причудливо выветренными скалами в форме грибов. Впрочем, в сумерках Бхулак не был уверен, работа это ветра или ей помогали человеческие руки. Кое-где замшелые валуны покрывали причудливые значки и рисунки людей и животных, выбитые или выцарапанные и заполненные красной охрой.
Посередине поляны пылал большой костёр, вокруг которого сгрудились десяток диких дасов, некоторые опирались на копья. А над костром возвышался длинный шест с нанизанными на него несколькими медвежьими черепами. Провожатые повели Бхулака туда и отошли в сторону, а стоящие у костра повернулись и стали молча смотреть на гостя. Бхулак тоже молчал, рассматривая этих людей, по обличию мало отличавшихся от дасов, которых он видел раньше, и многих других их родичей, встреченных им в странствиях.
Наконец один из них выступил из круга и подошёл к нему — морщинистый и сгорбленный, но по виду крепкий ещё старик. Его седую голову, в отличие от других дасов, украшал пучок перьев ворона.
— Я Срп, старейшина Воронов, — произнёс он на языке ариев, голос его был надтреснут, но слова он выговаривал правильно. — Здесь ещё старейшины Куниц, Ястребов, Волков, Ящериц и Рысей.
Бхулак сообразил, что речь идёт о кланах диких дасов.
— Я Гопта, райжа Аркаина Пламенеющего, вождь клана Медведей, — представился он.
Старик кивнул, показывая, что знает это.
— Я видел тебя не раз, но ты меня нет, — заметил он. — И тебя видели многие наши люди. А теперь в этом священном месте собрались наши прадеды, чтобы тоже видеть тебя.
У Бхулака промелькнула мысль, что и его собственное место среди этих самых прадедов — во всяком случае Срп был его сыном. Да и лицо старика напомнило ему что-то очень давнее…
— Скажи, Срп, — заговорил он на языке дасов, который походил на язык и юсов, и их общих предков, — откуда имя, которое ты носишь?
Услышав от чужака родную речь, дасы удивлённо переглянулись.
— Это древнее имя моего рода, его из поколения в поколение передают старшему сыну, — ответил старик.
Бхулак задумчиво кивнул. Что ж, такое возможно…
— Сейчас духи предков скажут нам, сподобишься ли ты предстать перед богами, — вернулся старик к главной теме.
Вожди отошли от костра и встали вокруг него, пригласив сделать то же самое и Бхулака. Все обратили глаза к опушке леса: там стояла небольшая палатка конической формы из оленьих шкур, называемая дасами чом. Бхулак заметил, что на протяжении всего разговора они постоянно поглядывали в ту сторону.