Пастух Земли
Шрифт:
— Что же, — подытожил Бхулак. — Нам обоим всё равно сегодня придётся смотреть на шествие царя к невесте. Будем же готовы ко всему.
…Этим вечером Марга напоминала встревоженный муравейник. От поселений к священному городу тянулись толпы празднично разодетых весёлых людей. В руках их пылали факелы, слышались песни и смех, раздавался громкий стук барабанов и звуки флейт.
Свадебное шествие Святого человека начиналось от главного — северного — выхода из дворца, по ходу солнца обтекало его вдоль внешних дворцовых стен с башнями и многолюдной гомонящей рекой стремилось к храму Пиненкир. В каждой башне, мимо которой катилась
Музыканты бешено били в барабаны и бубны, не жалея дыхания, играли на флейтах. Посвященные Великой Матери женщины, старые и молодые, с заплетёнными в косы волосами, разражались то радостными криками, то громкими рыданиями. Священные женомужи, половина одежд которых была мужской, а половина женской, оглушительно стучали палицами об овальные щиты, совершая символическое соитие сами с собой. А младшие храмовые жрецы дико завывали, во славу богини нанося себе раны ножами. Все они отведали хаомы и временно не принадлежали миру сему.
Во главе процессии, но отделённая от прочей толпы плотными рядами стражи, двигалась группа лучших людей Маргуша, в центре которой — Бхулак знал это, хоть и не мог разглядеть — шёл сам Святой в своей жутковатой маске. А в храме его ждала невеста — в образе, конечно, одной из храмовых танцовщиц. Их соитие означает мистическое соединение в области богов самого духа Маргуша с благодатью Матери. Плодом же этого брака станет новорождённый год — ещё один год благоденствия для страны.
Бхулак и Заратахша довольно быстро потеряли друг друга в огромной толпе возбуждённых людей. Обычно сдержанные маргушцы в эту ночь позволяли своим страстям прорваться наружу. Они не только кричали, хохотали и пели, но и плясали, и прыгали через скакалки — особо угодное богине упражнение. А некоторые, не таясь и не стыдясь, на глазах у всех любили друг друга. В эту ночь такое поведение не только не порицалось, но и поощрялось — считалось, что так люди заряжают любовным пылом священную пару в храме.
Голова процессии уже добралась до конечного пункта, а хвост её всё ещё извивался рядом с северным входом во дворец. Бхулак бесцеремонно проталкивался сквозь плотную толпу — он чувствовал, что основные события сегодня будут происходить именно вокруг храма и хотел быть там вовремя. Когда он добрался туда, группа вельмож с царём уже была на возвышении перед главным входом. Рядом со Святым человеком стоял Эпшум — со своим обычным видом надменного грифа, и второй жрец храма, лицо которого показалось Бхулаку несколько растерянным. Немудрено…
— Люди Маргуша! — возгласил царь своим высоким, но сильным, услышанным по всей площади, голосом. — Я благословляю добро и проклинаю зло умирающего года! Скоро я вступлю в священный брак с великой богиней, и родившийся от него новый год станет благословенным!
Народ разразился исступлёнными воплями, музыканты вконец обезумили, рваное пламя факелов металось над толпой, отражаясь бешеным мельтешением бликов на украшавших дворцовые стены красочных мозаиках, отчего изображённые там божественные существа словно бы оживали. Казалось, весь великий город пришёл в безостановочное движение — словно волей богов разбуженный перед сотворением мира косный хаос. Лишь бесчисленные звёзды на густо-чёрном небе сияли ясно и спокойно, с холодной усмешкой взирая на людское бурление внизу.
Святой человек развернулся и размеренным шагом направился ко входу в храм. Свита следовала за ним в почтительном отдалении. Как знал Бхулак, царь должен был один войти в потаённую келью, где на роскошном ложе с разбросанными по нему разжигающими любовную страсть растениями его ожидала женщина, в которую в эту ночь благоволила вселиться богиня. Перед встречей с женихом она долго омывала свои чресла, её умащали благовонными притираниями и окуривали брачные покои благородными ароматами.
Двери закроются, и священная пара приступит к таинству, по окончании которого жених выйдет к вельможам и возгласит о зачатии новой жизни в новом году.
Бхулак, правда, сомневался, что малолетний царь уже способен овладеть своей невестой. Но не сомневался в том, что дитя их родится в назначенную пору — то есть, на закате завтрашнего дня, когда наступало новолетие.
И тут на него сошла непреложная уверенность в том, что он сам должен быть сейчас в храме! Бхулак понятия не имел, откуда он это знает — такие озарения случались у него и раньше, и он давно убедился, что Поводырь отношения к ним не имеет. И ещё он знал, что, если уж это осознание пришло, действовать надлежит именно так, как оно велит.
Он начал проталкиваться сквозь толпу, пытаясь попасть на зады храма. Его фасад был оцеплен воинами, не пускавшими туда беснующийся на площади люд, но позади было темно и тихо. А он знал одну неприметную калитку в задней стене, которой иной раз пользовались младшие жрецы и танцовщицы, чтобы незаметно ускользнуть в город. Она, конечно, был заперта, но Арэдви давно уже показала ему, как её можно отпереть снаружи.
Калитка вела в защищённый глинобитной стеной тенистый сад, где жрецы-духовидцы и прорицатели предавались созерцанию иномирных тайн. Но сейчас тут было темно и пусто, даже гомон толпы с площади доносился, словно рокот отдалённого прибоя. Бхулак бесшумно скользил по узким тропинкам, стараясь скорее проникнуть в здание, как тут на него вновь обрушилось предчувствие — но на сей раз оно буквально кричало о близкой опасности!
Он остановился, словно наткнулся на стену, и попытался понять, в чём дело. Однако не успел: в кустах что-то зашелестело и все его тело оказалось обездвижено прочной сетью. Он дёргался, пытаясь освободиться, но безуспешно. А выскочившие из темноты небольшие юркие фигурки в чёрных одеждах уже схватили его цепкими руками. Сильный удар по голове стал последним, что он ощутил перед тем, как потерять сознание.
Когда он очнулся, вокруг царил полный мрак. Он чувствовал, что глаза его открыты, но не видел ничего. Подавив начинающийся из-за слепоты приступ паники, он попытался двинуться. Безуспешно. Мышцы напрягались, но их, похоже, держали верёвки.
Тьму вдруг разорвал ярчайший свет, и Бхулак понял, что глаза его на месте, но теперь они ослепли уже от неожиданной вспышки. И первое, что он увидел, когда зрение стало возвращаться — уродливая морда злобно оскалившейся обезьяны. Она зашипела ему прямо в лицо, обдав вонючим дыханием, и прянула куда-то в сторону.
Свет, исходивший от факела, отодвинулся и Бхулак смутно разглядел стены длинной комнаты. По всей видимости, он оказался там, куда стремился — во дворце. Лежал на глиняном полу, крепко связанный и прислонённый спиной к стене.