Пастырь Добрый
Шрифт:
Если бы жизнь заключалась в том, чтобы забавляться, есть кусок хлеба и считать за истину только то, что материально подтверждается, то такая ложно и ограниченно направленная жизнь неизбежно привела бы к скуке и насилию; ей не хватало бы любви, жалости и самопожертвования и потому она была бы леденяще холодна, суха и неприглядна, хотя может быть и справедлива, но жестка.
Сердцу человеческому необходимо к чему–нибудь привязаться, искать себе утешения там, где оно находит его, создавать себе любящих и любимых, завязывать свои сердечные связи; ему нужна теплая ласкающая среда, в которой можно жить и умереть вместе, а не одиноко, покинуто.
Таково царство душ, царство
Такой центральной точкой и был покойный Батюшка отец Алексий.
Он сам был живым источником веры и благочестия, любви и жалости и самопожертвования, и поэтому к себе вызывал такие же ответные движения души. Все, что Вас угнетало и обездоливало, все, что Вас омрачало и подавляло, все это уходило вдаль и помещалось в глубинах его любви, жалости и желания придти к Вам на помощь.
Эта сила притяжения к покойному Батюшке родилась в сердцах не гордых и сильных мира сего, а маленьких и смиренных, в сердцах людей, которые дают себя в обиду, искренно признаются в слабости, все терпят, ставят себя ниже других, подчиняются и повинуются, и готовы всем и каждому помочь. Отец Алексий воззвал к этим струнам самоотверженности и искренности в наших сердцах и на себе показал блаженства их переживания.
В этом сила и торжество христианства — составлять в мире малую паству, быть малым стадом среди мира, тебя ненавидящего, презирающего и оплевывающего, и в то же время, сливаясь со Христом, любить это уничижение и жаждать добродетелей простого человека, не ищущего себе возвеличения.
Мир представляет свои большие материальные преимущества, но ничего не дает для любви. И сколько бы он ни давал удовольствий, света и славы, он не в силах заглушить роковым образом развивающихся в человеческом сердце сперва скуки, разочарованности, а потом невыносимой тоски, которая хуже смерти.
В противоположность этому в малом стаде христианства тихое веселие, кроткая радость, легкое чувство, теплая проповедь о блаженстве самопожертвования и вечном Царстве Божьем.
Здесь в малой пастве великая идеальная цель, к которой стремится сердце верующего, не нуждающееся в материальных обстоятельствах, ее поддерживающих. Здесь безумие в глазах мира является мудростью в глазах Бога; здесь нельзя сказать, чтоб душа не ощущала бы тех переходов, путем которых добро делается злом, а зло добром, когда утрачивается необходимое чувство различения и заменяется безразличным словом интерес, — интерес государства, интерес хозяйства, интерес общества, интерес того учреждения, в котором человек служит; здесь отрешенность от всяких излишних материальных забот и от всякого эгоизма, человек живет религией, погруженный в вечное поклонение Божеству, переход от одного состояния любви, жалости и самопожертвования к другому.
Скромные и благочестивые христиане блаженствуют в своей скромности и благочестии; их маленькая во внешнем выражении жизнь безконечно им нравится за свои внутренние богатые переживания.
Такова жизнь христиан в ее глубинах и источниках, но ее обволакивают, как бы бегущие фигуры небесных облаков настроения и влияния внешнего мира, лежащего во зле; эти фигуры, никогда не слагаясь в законченный образ, тем не менее искажают образ христианина и отлучают его от Бога; нужна чья–то ясная мысль, чье–то любящее и жалеющее сердце и жертвующая собой воля человека, чтоб отогнать эти бегущие фигуры и выявить в грешнике его подлинную душу.
Такою мыслью, таким сердцем и такою волею является мысль, сердце и воля праведников, а в нашем случае покойного
Среди таковых целителей душ мы видим и нашего покойного батюшку о. Алексия.
Истинные дары Божий заключают в себе в одно и тоже время нечто тонкое и сильное. Божий талант заключается не в громадной тяжести, которая, опускаясь, раздавливает того, на кого она опускается, а в огромной нежности, которая чем более проникает в страждущую душу, тем глубже и полнее ею впитывается.
Божий дар праведника всегда высоко ценился, а ныне, когда один из этих праведников, батюшка наш о. Алексий отошел в вечность, он ценится выше, чем когда–либо, и будет оцениваться все больше и больше.
Батюшка проявил свою проникновенную деятельность в таком огромном количестве сердец, что если бы собрать нас всех, ему обязанных, заполнился бы огромный храм. Добрый и любвеобильный Батюшка не протестовал против наших духовных неустроений; он как бы мирился с нашей слабостью и старался извлечь из нее все лучшее, что только было возможно; он добивался нашей искренности и доверчивости; работал, распуская петлю за петлей, сеть нашего природного недуга; и хотя все немощное в нас раздражалось, победа была уже предрешена, ее одерживал маленький добрый старичок — наш Батюшка.
И вот перед нами его могилка.
Батюшка ушел в землю. Можно из этого заключить, что Батюшке суждено постепенно ослабевать в наших сердцах и, наконец, совсем исчезнуть, подобно тем бегущим неустойчивым фигурам облаков, с которыми Батюшка боролся всю свою старческую жизнь.
Конечно, нет. Состояния человеческого сердца разнообразно: посреди них есть одно — верность. Пусть время идет, но оно никогда не сведет к нулю этого чувства. Верность видит в своем прошлом одного лишь Батюшку; в ее переживании нет уже места для какого–либо заднего чувства; для нее и смерть не преграда, потому что для духа — смерти нет. Она больше не вольна в себе, когда склонилась уже перед чем–нибудь. Тот никогда не может быть в достаточной степени любящим, кто не может быть верным. А с могилкой Батюшки тепло. Среди глубокого молчания кладбища голос ласково шепчет: «Ходите как вам время есть, и чем чаще, тем лучше для вас. Все, что ни есть у Вас на душе, все о чем ни скорбите, что ни случилось бы с Вами — все придите ко мне на гробик, припав к земле, как живому и расскажите все, и услышу вас и скорбь пройдет. Как с живым со мною говорите и всегда я для Вас жив буду». Аминь.
«Терпи все без ропота» (воспоминания рабы Божией Параскевы)
Много мне говорили про Батюшку о. Алексия Мечева, про его прозорливость, да все никак не могла я собраться к нему.
Взяли моего мужа на войну. Через некоторое время после того приезжают с фронта его товарищи, а его нет. «Нашу дружину всю разбили, — говорят. —Счастье, если вашего мужа в плен взяли». После этого известия стала я совсем больная. Что делать, не знаю. Тут–то и собралась я к Батюшке.
Пришла рано–рано. Всю обедню проплакала. Кончилась Литургия, молебен, подходят все к Батюшке под благословение. Я стою и смотрю, а подойти не решаюсь, точно меня что задерживает. Никого уже не осталось, а Батюшка стоит и терпеливо меня ждет, надо идти. Подошла да только и спросила, как о муже молиться.